В первой вздорной оде Сумароков, пародируя Ломоносова, в двух соседних строках воспроизводит характерную для ломоносовской торжественной оды фигуру – фигуру полиптота (многопадежия):

С <strong>волнами</strong> <strong>волны</strong> там воюют, Там <strong>вихри с вихрями</strong> дерутся И пену плещут в облака. [Сумароков 1957: 257]

В современном словаре риторических терминов В. П. Москвина отмечено несколько значений термина <em>полиптот</em>: «Полиптот [лат. мн. <em>polyptota</em> < ед. <em>polyptot</em><em>on</em> < греч. πο<em>ύπ</em><em>τωτον</em> < <em>πο</em><em>ύ</em> ‘много’, <em>π</em><em>τωτιχός</em> ‘относящийся к форме слова, падежный’] – 1. Повторение слова в разных грамматических формах 2. В более узком смысле: то же, что анноминация. 3. В старинных трактатах: то же, что гетерозис» [Москвин 2007: 566]. Под <em>анноминацей</em> понимается «повтор слова в разных падежных и предложно-падежных формах» [Москвин 2007: 119], а под <em>гетерозисом</em> – «фигура экспрессивной деривации, состоящая в использовании одной грамматической формы в значении другой» [Москвин 2007: 196].

Описание фигуры полиптота (в первом и втором значениях) содержится в многочисленных трактатах, представляющих античную, европейскую и восточнославянскую доломоносовскую риторическую традицию. В них встречаются следующие терминологические эквиваленты: <em>греч.</em> πλοκή (Марк Фабий Квинтилиан «Двенадцать книг риторических наставлений»), πολύπτωτον (Там же), <em>лат.</em> analepsis (Н. Коссен «О духовном и светском красноречии»), diaphora (Там же), polyptoton (Н. Коссен «О духовном и светском красноречии», Ф.А. Помей «Кандидат риторики»), traductio («Риторика к Гереннию», Н. Коссен «О духовном и светском красноречии», Ф.А. Помей «Кандидат риторики»), <em>фр.</em> diversitez de cas (Н. Буало. Перевод трактата Псевдо-Лонгина «О возвышенном»), <em>нем.</em> Polyptoton (И. К. Готтшед «Ораторское искусство в подробном изложении»), <em>рус.</em> вытягнение («Риторика» 1620 г.), многопадежное (Софроний Лихуд «Риторика»), многопадежное соимение (Там же), полиптотон (Софроний Лихуд «Риторика», М. Усачев «Риторика»), преведение (Стефан Яворский «Риторическая рука» в переводе Федора Поликарпова), предложение (М. Усачев «Риторика»), преложение (Софроний Лихуд «Риторика»), пременение (М. Усачев «Риторика»), приложение (Софроний Лихуд «Риторика»), традукцио (Стефан Яворский «Риторическая рука» в переводе Федора Поликарпова) [Бухаркин и др. 2017: 191]. Автор «Риторики к Гереннию» обращает внимание на качества речи, в которой используются полиптоты: «Традукция делает так, что слово, будучи часто повторенным, не только не портит восприятие, но даже делает речь более ясной» [Бухаркин и др. 2017: 193]. Буало отмечает, что полиптот, среди других фигур, может «значительно послужить украшению речи и разнообразными путями способствовать возвышенному и патетическому» [Бухаркин и др. 2017: 197].

Эту фигуру описывает Ломоносов в «Кратком руководстве к красноречию» в числе фигур речений. Он дает ей (как и многим другим риторическим фигурам) оригинальное русское наименование – «наклонение»: «Наклонение есть, когда то же речение повторяется, будучи преложено на другие времена или падежи: <em>Сего ненавижу, сим </em><em>гнушаюся</em><em>, сей взору моему несносен, от сего всякое отвращение имею, сему пред </em><em>лицем</em><em> моим быть недостойно. </em>Или:<em> Люблю правду всем сердцем, как всегда любил и любить буду до смерти </em>[Ломоносов 2011: 7, 203–204]. Как видно из определения и примеров, в наклонении могут быть использованы как имена, так и глаголы. В еще более широком смысле (как использование однокоренных слов или форм одного слова для построения риторического доказательства) наклонение понимается в первой части «Краткого руководства» («О изобретении»): «От имени составляются доказательства… чрез наклонение частей слова учиненные, например: <em>кто воздержан, тот конечно воздержится; или: кто боязлив, тот боится</em>; или: <em>кто воровал, тот вор; или: ежели кротость любим, то и кротких любить должно</em> [Ломоносов 2011: 7, 125]. В «Кратком руководстве к красноречию» объясняется одна из функций фигуры наклонения – создание противопоставления, контраста: «От знаменования имени замысловатые речи составляются… Когда одно имя в отменных наклонениях само себе противным представляется: <em>Иные петлею от петли убегают</em> / <em>И </em><em>смертию</em><em> себя от смерти избавляют</em> [Ломоносов 2011: 7, 163].

В настоящей статье рассмотрены примеры полиптотов в узком смысле (повтор имени в разных падежах) в одической поэзии Ломоносова. Именно они стали характерным приемом его торжественных од, что чутко уловил Сумароков. Впервые фигура полиптота появляется у Ломоносова в оде 1741 года, посвященной императору-младенцу Иоанну Антоновичу. В заключительной части оды помещено обращение к Антону-Ульриху Брауншвейгскому, который был генералиссимусом русских войск:

<strong>Отца</strong> отечества <strong>Отец</strong>, Вручил Кому небес Творец Храбрейшу в свете силу править. [Ломоносов 2011: 8, 47]

Полиптот, дополненный гомеологией (корневым повтором), создает гиперболический контекст оды: поэт называет годовалого младенца, используя титул римских императоров («Отец отечества»), к этому сочетанию добавляется еще одно слово «Отец».

Следующие два случая использования данной фигуры встречаются в двух соседних строфах «Оды на прибытие Елисаветы Петровны из Москвы в Санкт-Петербург 1742 года по коронации», в сценах описания русско-шведской войны 1741–1742 годов:

Там кони бурными ногами Взвивают к небу прах густой, Там смерть меж Готфскими полками Бежит ярясь из <strong>строя в строй</strong>, И алчну челюсть отверзает, И хладны руки простирает, Их гордый исторгая дух; Там тысящи валятся вдруг. Но естьли хочешь видеть ясно, Коль Росско воинство ужасно,

Взойди на брег крутой высоко, Где кончится землею понт; Простри свое чрез воды око, Коль много обнял Горизонт; Внимай, как Юг пучину давит, С песком мутит, <strong>зыбь на зыбь</strong> ставит, Касается морскому дну, На сушу гонит глубину И с морем дождь и град мешает: Так Росс противных низлагает. [Ломоносов 2011: 8, 81–82]

В этой же оде находим еще один случай двойного полиптота при описании одического «исступления» и «сопряжения далековатых идей»:

Какая бодрая дремота Открыла мысли явный сон? Еще горит во мне охота Торжественный возвысить тон. Мне вдруг ужасный гром блистает, И купно ясный день сияет! То сердце сильна власть страшит, То кротость оное живит, То бодрость <strong>страх</strong>, то <strong>страх</strong> ту клонит: <strong>Противна</strong> страсть <strong>противну</strong> гонит! [Ломоносов 2011: 8, 88]

Повтор существительного <em>страх</em> в 9 строке данной строфы формирует риторическую фигуру антиметаболы, которую Ломоносов в «Кратком руководстве к красноречию» называет пременением: «<strong>Пременение</strong> есть когда преложением речений противные идеи производятся. <em>Пример из 2 </em><em>Димосфенова</em><em> </em><em>олинфического</em><em> слова: Весьма погрешаете вы, </em><em>афинеане</em><em>, что чрез тое надеетесь произвести </em><em>счастие</em><em> из несчастия, чрез что из </em><em>счастия</em><em> несчастие сделалось.</em> Сюда принадлежит и следующее: <em>Ежели ты что хорошее сделаешь с трудом, труд минется, а хорошее останется, а ежели сделаешь что худое с услаждением, услаждение минется, а худое останется.</em> Также и сие: <em>Не для того мы живем на свете, чтобы насыщаться, но для того насыщаемся, чтобы жить</em>» [Ломоносов 2011: 7, 220].

Еще один двойной полиптот, использованный в связи с темой русско-шведской войны, обнаруживается в «Оде на день тезоименитства Петра Федоровича 1743 года»:

Под инну Трою вновь приступит Российский храбрый Ахиллес, Продерсский мечь врагов притупит, Хвалой взойдет к верьху небес. <strong>Отрада</strong> пойдет в след <strong>отраде</strong> В Петровом, свету страшном граде, И <strong>плески</strong> <strong>плескам</strong> весть дадут: Господь щедроты в нас пробавит И больше нас Тобой прославит, Как с трепетом враги падут. [Ломоносов 2011: 8, 97]

В «Оде на день восшествия на престол Елисаветы Петровны 1746 года» интересующая нас фигура трижды используется для изображения противопоставленной елизаветинскому времени мрачной эпохи Анны Иоанновны:

Нам в оном ужасе казалось, Что море в ярости своей С пределами небес сражалось, Земля стенала от зыбей, Что <strong>вихри в вихри</strong> ударялись, И <strong>тучи с тучами</strong> спирались, И устремлялся <strong>гром на гром</strong> И что надуты вод громады Текли покрыть пространны грады, Сравнять хребты гор с влажным дном. [Ломоносов 2011: 8, 125]

Анализируя эту строфу, Р. Николози писал: «Власть Анны Иоанновны – тьма, изгоняемая новой царицей. ...Время бироновщины представляет собой серьезную опасность возврата первоначального хаоса» [Николози 2009: 69].

Далее в одической поэзии Ломоносова наступает перерыв в использовании полиптотов. Их нет в одах 1747, 1748, 1750, 1752, 1754 годов. Снова полиптот появляется только в «Оде на день рождения Елисаветы Петровны 1757 года», причем снова в связи с военной – а точнее, с антивоенной – темой:

Присяжны преступив союзы, Поправши нагло святость прав, Царям навергнуть тщится узы Желание чужих держав. Творец, воззри в концы вселенны, Воззри на земли утесненны, На помощь страждущим восстань, Позволь для общаго покою Под сильною Твоей рукою Воздвигнуть против <strong>брани брань</strong>. [Ломоносов 2011: 8, 572–573]

Наконец, последней одой, в которой Ломоносов использует эту фигуру, является «Ода Елисавете Петровне на день тезоименитства и на преславные ее победы, одержанные над королем Прусским 1759 года». Полиптот встречается в этой оде дважды, в пределах одной строфы, формируя кольцо:

С <strong>трофея на трофей</strong> ступая, Геройство Росское спешит. О Муза, к облакам взлетая, Представь их раздраженный вид! С железом сердце раскаленным, С Перуном руки устремленным, С Зарницей очи равны зрю! Противник, следуя Борею, Сказал: Я буйностью своею <strong>Удар ударом</strong> предварю. [Ломоносов 2011: 8, 591]

Как важный и узнаваемый прием поэтического языка торжественной оды, полиптот продолжает жить в языке русской оды и после Ломоносова. В. П. Петров, главный придворный одописец екатерининского времени, в своей одической поэзии демонстрирует целый спектр многоуровневых заимствований у Ломоносова, охватывающих фонетический, лексический, грамматический, стиховой и сюжетно-ассоциативный уровни поэтических произведений (см. об этом, в частности: [Матвеев 2018]). Заимствует он у Ломоносова и полиптоты. Из шести найденных примеров полиптота в одах Петрова четыре связаны с ломоносовской традицией. В оде «На победу российского флота над турецким» и в оде «На взятье Очакова» использован полиптот со словом «смерть»: «Недвижим росс стоит и <strong>смертью смерть</strong> сретает!» [Петров 2016: 60], «И <strong>смертью смерть</strong>, обрушась, давят» [Петров 2016: 159]. Вероятно, Петров держал в памяти цитированный выше пример из «Риторики» М. В. Ломоносова («Иные петлею от петли убегают / И смертию себя от смерти избавляют»)¹. Полиптот со словом «гром», использованный Ломоносовым в оде на восшествие 1746 года, встречается у Петрова дважды: в оде «На заключение с Оттоманскою Портою мира» – «Скоряй <strong>гром громом</strong> упреждай» [Петров 2016: 82] и в оде «На новые учреждения для управления губерний» – «Летал бы <strong>гром за громом</strong>» [Петров 2016: 101]. Еще два примера использования полиптота в одах Петрова не находят прямых аналогов в одической поэзии Ломоносова. Это полиптоты со словами «яд» и «ад»: «Та новым <strong>ядом яд</strong> умножит» [Петров 2016: 84] (ода «На заключение с Оттоманскою Портою мира») и «<strong>Ад адом</strong> сперт, умолк снаряд врагов перунной» [Петров 2016: 98] (ода «Его сиятельству графу Петру Александровичу Румянцеву-Задунайскому»).

В заключение обратим внимание на функции полиптотов в одической поэзии. Выше было отмечено, что в «Кратком руководстве к красноречию» задачей полиптота Ломоносов считал создание противопоставления между словами, употребленными в разных формах. Анализ его торжественных од демонстрирует определенное несоответствие сформулированных и реализованных принципов поэтики: видно, что полиптоты используются прежде всего не для контраста, а для создания гиперболического контекста – при изображении войны, а также природных катастроф (наводнения, бури), восторженно-исступленного состояния одического поэта, народного ликования. Петров вслед за Ломоносовым преимущественно использует эту риторическую фигуру в «героических» батальных сценах. Таким образом, полиптот в поэтическом языке русской торжественной оды оказывался одним из средств, формирующих свойственный этому жанру «смелый и навязчивый» [Алексеева 2005: 67] гиперболизм стиля.