Одна из простейших классификаций норм литературного языка связывает их разновидности с функционированием языковых единиц: фонетических (орфоэпические нормы), лексических (лексические), грамматических (грамматические), синтаксических (синтаксические). При этом норма как исторически сложившееся и социально закрепленное предпочтение одного из вариантов реализации языковой единицы предполагает возможность дескрипции этого варианта, правильного с точки зрения нормы, т. е. формулирования правила, которое должно содержать описание дифференциальных признаков правильного варианта, условий его употребления, отграничения от вариантов неправильных и т. п.

Большинство из названных выше разновидностей языковых норм легко поддаются такой вербальной фиксации в форме правила – предписания того, как «надо…»: ставить ударение, произносить согласный звук, выбирать форму множественного числа существительного или склонять числительные и т. п., что значительно облегчает изучение этих норм. Труднее всего с так называемыми лексическими нормами, обучение которым строится обычно на анализе не того, как «надо», а того, как «нельзя» употреблять слова, на изучении разновидностей лексических ошибок (тавтологии, плеоназма и т. п.), которые получают более адекватную дескрипцию, чем сами нормы.

Трудность фиксации этих норм заключается, на наш взгляд, прежде всего в их объективации: определении объекта и аспекта кодификации и дескрипции. Так, во-первых, учитывая объективную сторону регулирования употребления слова, сами нормы точнее будет называть не лексическими, а нормами словоупотребления, поскольку кодифицируется не слово как единица языка, «словаря», лексической системы, а его функционирование в речи. И вовторых, очевидно, что для дескрипции норм словоупотребления должны быть выбраны не ошибки, а те аспекты функционирования языковых единиц, которые характеризуются трудностью и вариантностью словоупотребления. Одним из таких аспектов является сочетаемость¹, обусловленная теми или иными системно-языковыми закономерностями или узусом слова – сложившейся в речевой практике традицией его употребления. Именно этому аспекту кодификации словоупотребления на материале специфической группы слов – производной служебной лексики – и посвящена данная статья.

Речь пойдет прежде всего о производных частицах, употребление которых иногда производит впечатление дурновкусия, языковой некомпетентности, речевого автоматизма и неконтролируемости оформления мысли. К таким неоднозначным в плане употребления словам относится частица достаточно. В современной речи она чрезвычайно популярна, но отдельные примеры ее использования «режут слух»: Купаться в сентябре здесь уже нельзя: вода достаточно холодная; Здание достаточно старое, требует ремонта; Мы перед собой видим достаточно заросший пустырь; Детям это блюдо не рекомендуется – оно достаточно острое. Смысловой диссонанс очевиден: достаточно для чего? Для того, чтобы не купаться? Не жить в этом здании? Не есть это блюдо? Такая реконструкция подтекста употребления слова выглядит отчасти абсурдно, так как имплицитно (по производящему значению) слово относится не к отрицанию действия и не к негативному признаку, а к утверждению действия или положительному признаку: Вода достаточно холодная – ее можно использовать для приготовления кофе; Блюдо достаточно острое, как Вы любите – и т. п.

Большое количество некорректных употреблений (достаточно с отрицанием действия или с негативным признаком) содержат и материалы Национального корпуса русского языка (НКРЯ), который в последнее время стал источником изучения узуса той или иной лексической единицы:

В обучении в школе есть свои плюсы, да даже возраст, когда мы там учимся, наиболее беззаботный. Но нагрузка порой бывает достаточно тяжелой (Форум: Универ (институт) VS школа. Плюсы и минусы. Где в итоге лучше и почему? 2011); Сейчас государство имеет достаточно расплывчатое представление о своих приоритетах в здравоохранении (Г. Костина. Государство против рака // Эксперт. 2015); В Easy Tiger говорят, что целевая аудитория пока достаточно размыта: клиенты есть самые разные – и по возрасту, и по доходам (Л. Калянина, В. Кузьмина. Мы привязаны к человеку и его потребностям // Эксперт. 2015); Рынок проектного финансирования в России всегда был развит достаточно слабо (А. Романова. Бычка за рога // Огонек. 2015); При этом произошли достаточно драматические события в самой отрасли (И. Сечин. Есть ли альтернатива сценарию «50-60»? // Эксперт. 2015); Потенциал сланцевой нефти или «нефти низкопроницаемых коллекторов» достаточно ограничен (И. Сечин. Есть ли альтернатива сценарию «50-60»? // Эксперт. 2015); Американцы шумно праздновали свой первый самостоятельный успех под Сен-Мийелем 10–15 сентября, хотя неопытность их солдат стоила достаточно крупных потерь (Л. Ланник. Германия-1918: рывок к победе и осенняя катастрофа // Эксперт. 2014); Не то чтобы французы опасались итальянской армии – ее боеспособность была достаточно невысокой (Г. Мирзаян. Вынужденное согласие // Эксперт. 2014) и т. п. [НКРЯ]. Судя по частотности таких употреблений, можно с сожалением констатировать, что они вошли в узус частицы достаточно.

Ситуацию не изменяют даже художники слова: подобные примеры, хотя и не так часто, но встречаются и в художественной литературе, которая всегда признавалась одним из авторитетнейших источников литературной нормы: Работа была достаточно глупая, но руководители кафедры, да и я, не сразу об этом догадались (Ф. Искандер. Должники. 1968); Да кого же, черт возьми, какую кожаную куртку, какого стального комиссара играет эта пожилая, издерганная и, видимо, достаточно несчастная женщина? (Ю. О. Домбровский. Хранитель древностей. Ч. 1. 1964) и т. д. [НКРЯ]. Автоматизм таких употреблений в художественных произведениях проявляется не столько в том, что их много, сколько в том, что их частотность связана с именами одних и тех же писателей: Ю. О. Домбровского, Ф. Искандера, а также в том, что слово достаточно используется ими чаще всего в роли именно частицы – периферийного в смысловом отношении лексического средства, и поэтому вряд ли на него была направлена авторская художественная рефлексия, строго регулирующая отбор художественных средств.

Кроме некорректности реализации в тех или иных сочетаниях внутренней формы (‘достаточно для чего?’), проблема функционирования этой частицы заключается еще и в том, что она употребляется в современной речи слишком часто, становится своеобразным «сорняком» в речи отдельных людей. Например, в одной из передач по кулинарии телеведущая использовала это слово более десяти раз на небольшом отрезке речи: достаточно соленый, достаточно свежий, достаточно влажный, достаточно сочный, достаточно интенсивно помешивая, достаточно мягкое тесто, раскатать достаточно тонко, достаточно крупная соль и т. п.

Вопрос в том, являются ли приведенные выше употребления, которые мы расценили как некорректные, действительно нарушением нормы (и нормы какой?) или это снобизм и дидактические придирки филологов? В истории отдельных слов и лексической системы в целом нередко отмечаются такие случаи, когда некоторые сочетания получают широкое распространение и переходят затем в норму, но долгое время не принимаются в качестве правильных языковедами или чуткими к слову мастерами словесности. Так, Л. П. Крысин упоминает, например, о раздражении по поводу употребления наречия обязательно (вместо непременно) в контекстах типа обязательно поколотит (с внутренней формой обязан чтолибо сделать), которое высказывал знаменитый юрист, судебный оратор А. Ф. Кони, и о неприятии слова волнительно К. И. Чуковским [Крысин 2008: 210–217]. Попробуем же разобраться в ситуации с частицей достаточно, сравнив ее с аналогичными явлениями русского языка.

Начнем с того, что достаточно относится к группе частиц, производных от наречий или прилагательных, выполняющих усилительную функцию: довольно, совершенно, абсолютно, ужасно, крайне, практически и т. д.²: довольно скучно, совершенно правильно, абсолютно неверно, ужасно интересно, крайне важно. Их отличает свойственная всем производным служебным словам десемантизация – полная или частичная утрата полноценного лексического значения³, – знаменующая их переход в разряд служебных слов, в данном случае – средств выражения той или иной степени признака. Поэтому возникает впечатление, будто слово может относиться к любому признаку, сочетаясь с любой признаковой лексикой свободно, без всяких ограничений.

Однако при простом варьировании употребления, например, таких частиц, как ужасно или крайне, сохраняющих следы негативных ассоциаций, мы можем убедиться, что впечатление о свободе сочетаемости частиц с разными признаками ошибочно. Например, ужасно интересный, любопытный уместно для выражения эмоциональных субъективных впечатлений о чемлибо, чаще всего поверхностных, но трудно себе представить употребления типа: ужасно глубокая концепция, ужасно разносторонние познания. Употребление слова является ограниченным не только семантически, но и стилистически.

Те же ограничения и у частицы крайне: крайне важно, крайне необходимо, крайне любопытно, мыслит крайне узко, но не крайне умно, крайне весело, крайне широко, глубоко и т. п. И дело не только в метафорическом «крае», который совместим или не совместим с тем или иным признаком, но и в традиции, в том числе и стилистической, употребления этого слова.

Возвращаясь к слову достаточно, укажем, вопервых, на то, что словарь не препятствует широкой сочетаемости слова с обозначением разных признаков. Так, у слова достаточно, употребляющегося в функции частицы, фиксируется значение ‘в значительной степени’, безотносительно к характеру признака, хотя иллюстрируется оно в словарной статье употреблением слова с положительным признаком: достаточно умный [Кузнецов (гл. ред.) 2008].

Сама же частица с этим ее значением производна от наречия / предикатива со значением по прилагательному достаточный: ‘удовлетворяющий потребностям, необходимым условиям’ [Кузнецов (гл. ред.) 2008]. И, как свидетельствует словарь, частица, наречие и их значения еще не разошлись по разным словарным статьям, не стали полными омонимами, а сохранили связь в составе одного многозначного слова. Следовательно, значение частицы может сохранять влияние значения наречия, в котором есть имплицитная установка на сочетаемость по признаку «удовлетворяющий потребностям…», т. е. на сочетаемость с признаком, воспринимающимся как положительный.

Действительно, даже в НКРЯ таких сочетаний гораздо больше, чем тех, которые мы расценили как некорректные:

И главное, кризис 1998 года показал, что наша политическая система достаточно стабильна (А. Ивантер, В. Мау. Качественный рост с опорой на институты // Эксперт. 2014); Дополнительного притока денег нет, а зарплата уже достаточно высокая (А. Ивантер, В. Мау. Качественный рост с опорой на институты // Эксперт. 2014); Если режиссер ощущал прочность собственного авторитета, выслушивал комплименты по поводу балета или срывал громкое одобрение соратников, то становился достаточно бодр и даже игрив (А. Снегирев. Вера. 2015); Но вокруг было не тихое подполье конца 1950-х – начала 1960-х годов, а достаточно бурная и активная жизнь (Б. Любимов. Три главные темы в жизни – Церковь, литература и театр. 2015); Штрум попросил Соколова помочь ему, – он не чувствовал себя достаточно уверенным в этой области математики (В. Гроссман. Жизнь и судьба. Ч. 1. 1960); Однако гипотеза Шмидта не смогла дать достаточно обоснованного ответа на главный вопрос о происхождении первоначального газопылевого облака (И. С. Шкловский. Из истории развития радиоастрономии в СССР. 1960) и т. д.

По нашим наблюдениям, выбор слова достаточно в «ошибочных» случаях обусловлен его парономастической схожестью с частицей довольно, которая тоже обозначает некоторое превышение мыслимой меры признака, но ее связь с производящим наречием (взглянул довольно и весело) и прилагательным довольный менее ощутима, чем у слова достаточно, может быть, потому, что ее употребление, согласно материалам НКРЯ, гораздо «старше», чем употребление частицы достаточно. В ряде случаев (конечно, не во всех) слово достаточно вполне можно заменить словом довольно без ущерба для смысла и языкового вкуса: Вода в реке уже довольно холодная; Работа была довольно глупая; Блюдо довольно острое; Нагрузка довольно тяжелая и т. п. Но и при такой попытке редактировать контекст мы тоже можем встретиться с сопротивлением внутренней формы слова (в виде следов производящего значения). Так, трудно себе представить сочетания типа довольно несчастная женщина или довольно грустная картина: близкое соседство антонима «оживляет», актуализирует значение «материнского» прилагательного довольный: ‘испытывающий чувство удовольствия, удовлетворения, выражающий чувство удовольствия’ [Кузнецов (гл. ред.) 2008], ассоциативно связанное с радостью и другими позитивными эмоциями.

Какие же признаки тех или иных употреблений частицы достаточно могут служить маркерами их правильности? Помимо названной выше и проиллюстрированной примерами закономерности сочетания с положительным признаком, «правильные» контексты, так или иначе, отражают динамичность признака «удовлетворяющий потребностям, необходимым условиям», которая легко может быть проверена с помощью подстановки слов уже или еще. Ср.: И главное, кризис 1998 года показал, что наша политическая система уже (еще) достаточно стабильна; Но вокруг было уже не тихое подполье конца 1950х – начала 1960х годов, а достаточно бурная и активная жизнь; Однако гипотеза Шмидта уже (еще) не могла дать достаточно обоснованного ответа на главный вопрос…

«Неправильные» контексты обычно такой подстановке сопротивляются: Но нагрузка порой бывает уже (еще) достаточно тяжелой; Работа была уже (еще) достаточно глупая; Какого стального комиссара играет эта пожилая, издерганная и, видимо, уже (еще) достаточно несчастная женщина?.. Но прием подстановки частиц уже, еще нельзя считать абсолютным, потому что они могут быть несовместимы с другими элементами контекста: глагольными формами времени, обозначением временных понятий и т. п. Лучше ориентироваться на внутреннюю форму производящего слова – значение наречия достаточно (‘удовлетворяющий условиям, потребностям’), оппозицию ‘положительный / негативный признак’ и общее содержание контекста.

В заключение следует обратить внимание на то, что случаев актуализации значения производящего слова в слове производном, служебном, подвергшемся полной или частичной десемантизации, в языке очень много. Этой тенденцией отмечено функционирование прежде всего служебной лексики, например предлогов благодаря (коррелятивный союз благодаря тому что), согласно (оба предлога сочетаются с обозначением события, воспринимаемого как положительное), вопреки (с названиями антропологических понятий, речевых произведений, ментальных событий, чаще всего негативных: вопреки угрозам, запретам, плохому предчувствию и т. п.; некорректно: вопреки свободе, радости, дождю, хорошей погоде), несмотря на (коррелятивный союз несмотря на то что; сочетается с обозначениями негативных событий, воспринимаемых как испытания: несмотря на болезнь, несмотря на то что долго враждовали; но не совсем корректно: несмотря на хорошее самочувствие, дружбу, мир, радость и т. п.)⁴.

Тенденция к внутреннему ограничению сочетаемости по производящему значению активна в сфере производных значений слов не только служебных, но и знаменательных. Так, Г. И. Кустова демонстрирует это явление на примере вторичных отвлеченных значений некоторых групп глаголов. Она пишет о том, что главной закономерностью развития абстрактных, служебных значений слова, абстрактивизации лексической семантики, «семантического выветривания» [Кустова 2004] является возникновение противоположной тенденции, которую можно назвать «памятью значения». Она заключается в сохранении производными значениями специфических признаков исходного значения [Там же: 199]. Именно это свойство сохранять следы семантики производящего слова препятствует слишком свободной сочетаемости слова: «Сочетаемость производных, абстрактных значений определяется не реальностью… а семантической системой языка. Их сочетаемость надо знать (а иностранцам запоминать)… Вместо ожидаемой широкой сочетаемости абстрактных значений чуть ли не со всем словарем, мы имеем очень узкую и ограниченную сочетаемость этих абстрактных значений, задаваемых списком, хотя и мотивированную» [Кустова 2004: 200].

Во многом эти семантические элементы, влияющие на сочетаемость, субъективны, они актуализируют оценочность и формируют коннотацию слова, потому что «вообще производные значения, к какой бы ситуации они ни относились, содержат много информации о человеке – его системе предпочтений, типах реакций и т. п. И это не удивительно. Ведь абстрактные объекты и ситуации, которые описываются абстрактными значениями, – это сфера человека… Специфичные компоненты исходного значения, которые стимулируют развитие производных значений, характеризуют не столько ситуацию (конкретную или абстрактную), сколько человека» [Там же: 208]. Этим объясняется и эффект «сорняка», тенденции речевого автоматизма и бессознательных предпочтений, в которые вовлечено и слово достаточно.

Упражнения на ограниченную сочетаемость в аспекте «памяти значения» во множестве содержатся в учебниках по культуре речи, в материалах с «лексическими ошибками»: Ряд совместных предприятий продолжает этот вид деятельности, что способствует потере производства в качестве и отделке тканей. Первые годы перестройки положительно сказались на жилищном строительстве. Благоприятно сказался для промышленников Указ императора Павла I. Как опыт западных стран, так и отечественная практика богаты фактами разорения и краха не только мелких предприятий, но и крупных заводов. Есть возможность тяжелых осложнений. Многочисленные стихийные базары значительно обезобразились. Страх понести наказание за нетрудовые доходы вызвал к жизни подстановку в число учредителей вымышленных людей [Володина и др. 2012: 174–175].

В список слов с ограниченной сочетаемостью вследствие «памяти значения» попадают некоторые глаголы, например: способствовать (только положительному действию: росту производства, повышению качества, миру, налаживанию отношений и т. п.); сказаться на (о причинах негативных событий-следствий: Годы разлуки сказались на их отношениях: они стали чужими людьми); демонстрировать (осознанное, целенаправленное, положительное или отрицательное: продемонстрировать свою позицию, характер, равнодушие, неравнодушие; некорректно: Студент на экзамене продемонстрировал незнание предмета, ‒ потому что нельзя продемонстрировать, т. е. специально показать то, чего нет, – ноль, отсутствие знаний); обнаружить (бессознательное, бесформенное, негативное: Студент обнаружил неготовность к экзамену и т. п.). «Память значения» определяет сочетаемость и некоторых отвлеченных существительных, например: возможность (чего-то положительного), опасность (негативного). Некорректно: Есть возможность возвращения тайфуна; Существует возможность обострения отношений (вместо вероятность, опасность).

Говоря о семантических и социолингвистических факторах неявного ограничения сочетаемости слов, Л. П. Крысин предлагает относиться внимательнее не только к семантике слова, но и к его истории, узусу и социальным условиям употребления [Крысин 2008: 120–124]. Совершенно очевидно, что процесс овладения нормой сочетаемости слов, наряду с развитием навыка использования конкретных слов (быть может, даже на основе анализа лексических ошибок – см. выше), включает в себя еще и формирование общей языковой компетенции в этой сфере: устойчивого внимания к многозначности слова, его семантической, историко-этимологической глубине, стилистического чутья, навыка распознавания аксиологического потенциала слова и всего того, что дополняет и обогащает навык нормативного словоупотребления.