Г. Н. Акимова отмечала (со ссылкой на работы В. В. Виноградова), что уже в прозе А. С. Пушкина «усматриваются… проявления грамматического аналитизма», столь характерные для русского языка современности [Акимова 1990: 12]. Свидетельством данных тенденций на синтаксическом уровне является расчлененность высказывания, проявляющаяся, в частности, в использовании различного типа парцеллированных конструкций.

К особой разновидности парцелляции относится инпарцелляция. Явление инпарцелляции в научной литературе освещено явно недостаточно: Г. Н. Акимова, А. П. Сковородников, Е. А. Иванчикова и другие исследователи, рассматривая подробно парцелляцию, не упоминают об инпарцелляции.

Впервые на инпарцелляцию как особый художественный прием паузирования текста, «свидетельствующий о стремлении авторов найти дополнительные средства выражения необходимых оттенков содержания с помощью традиционных графических средств с некоторыми отклонениями в их использовании» [Рубенкова 1999: 17], обращает внимание Т. С. Рубенкова, рассматривающая парцеллированные и инпарцеллированные конструкции на материале поэтических текстов XIX и XX веков. Под инпарцелляцией Т. С. Рубенкова понимает такое интонационно-графическое расчленение предложения, когда отсеченный сегмент (инпарцеллят) после знака конца фразы начинается со строчной буквы. В «Стилистическом энциклопедическом словаре русского языка» (автор статьи Г. А. Копнина) конструкции, называемые Т. С. Рубенковой инпарцеллированными, относятся к парцелляции, когда наблюдается «написание парцеллята… (значительно реже) со строчной буквы» [Кожина (ред.) 2003: 105]. Таким образом, Г. А. Копнина не видит различий, кроме графических, между парцелляцией и инпарцелляцией, относя и то и другое к одному явлению.

Т. С. Рубенкова отмечает, что инпарцелляция – активно развивающаяся тенденция в языке поэзии указанного периода (особенно в поэзии Серебряного века) [Рубенкова 1999: 17]. Однако проведенные нами исследования позволяют говорить о том, что явление инпарцелляции получило свое развитие не только в поэзии, но и в прозе, в том числе, в частности, в произведениях А. С. Пушкина.

Т. С. Рубенкова выделяет несколько групп инпарцеллированных конструкций в зависимости от их графического оформления, а именно от знака препинания (многоточие, вопросительный, восклицательный знаки или их комбинации), разделяющего антесеквент (основную часть) и инпарцеллят.

Не вполне ясно, стоит ли относить конструкции с многоточием к инпарцелляции, так как многоточие может обозначать формальный пропуск, недосказанность, прерывистость речи и т. д., когда использование строчной буквы не нарушает общих правил графики, например: Он вошел… и остолбенел! (А. С. Пушкин. Барышня-крестьянка)

Многоточие, разделяя в данном случае однородные сказуемые, действительно создает психологическую паузу, замедляет действие, создавая переход от динамики к статичности. При этом наличие восклицательного знака в конце предложения придает статичному действию экспрессивность, подчеркивая внутреннее состояние героя.

Интерес представляют именно те расчлененные конструкции, в которых строчная буква свидетельствует о нарушении норм. В частности, интересно соотношение антесеквента (основной части) и инпарцеллята при делимитации (членении) простого предложения с помощью восклицательного и вопросительного знаков: Ты женишься, или я тебя прокляну, а имение, как бог свят! продам и промотаю (А. С. Пушкин. Барышня-крестьянка); Как быть! смотритель уступил ему свою кровать (А. С. Пушкин. Станционный строитель); Что-то с нею случилось, но что именно? не могла вспомнить [Наталья] (А. С. Пушкин. Арап Петра Великого); Староста обратился к толпе, спрашивая, кто говорил? но все молчали (А. С. Пушкин. Дубровский).

Н. В. Перцов отмечает в качестве одной из особенностей старинной русской пунктуации активное употребление внутри единой фразы восклицательного и вопросительного знаков, после которых следует строчная буква, приводя пример из текста А. С. Пушкина «Путешествие в Арзрум» и объясняя данный факт, с одной стороны, разнобоем и неупорядоченностью в употреблении знаков препинания, наблюдавшихся в данный исторический период, с другой – их особой ролью, так как правописание «гораздо теснее связано с планом содержания текста, чем полагают многие» [Перцов 2008: 52–53].

Высказанная Н. В. Перцовым мысль может быть подтверждена множественными примерами подобного использования знаков препинания в текстах других авторов-современников А. С. Пушкина: Что принадлежит до моего сердца… благодаря судьбе! оно стало повеселее (Н. М. Карамзин. Письма русского путешественника); Что ты грустна? и о чем эти слезы во взоре? (А. К. Толстой. *** ); Так!.. но, прощаясь с римской славой… (Ф. И. Тютчев. Цицерон); Душа моя! о, не вини меня!.. (Ф. И. Тютчев. *** ); Устал я, – лег, – почти что болен, Своей работой недоволен; Не бросить ли? не сжечь ли? (Я. П. Полонский. И. С. Тургеневу); Паша! к нам – сюда! (А. Н. Апухтин. О цыганах); Как тихо! подождем! мне слышится вдали… (А. Д. Илличевский. Аккерманские степи); Ты губишь и живешь – о Сердце! – ты мудрец! (М. И. Максимов. Сердце); Молиться!.. у меня в сердце были одни проклятья! часто вечером… (М. Ю. Лермонтов. Вадим); Нет! нет! сему не случиться никогда! я не верю этой любви (М. Ю. Лермонтов. Menschen und Leidenschaften).

«Вольности» в использовании строчной буквы после знаков конца фразы весьма частотны в прозе А. С. Пушкина, что подтверждают некоторые статистические данные: так, в романе «Арап Петра Великого» более 30 конструкций, в которых после знака конца фразы (многоточия, восклицательного и вопросительного знаков) используется строчная буква; в «Повестях покойного Ивана Петровича Белкина» – около 40; в «Капитанской дочке» – около 60.

Типичным для прозы А. С. Пушкина является использование строчной буквы после обращения или вокативного предложения, произносимых с особой интонацией, графически обозначенной восклицательным знаком: Добрая, милая Марья Гавриловна! не старайтесь лишить меня последнего утешения… (А. С. Пушкин. Метель); Эй, Ванька! полно тебе с кошкою возиться. …А мы-то за ним: «Дедушка, дедушка! орешков»… (А. С. Пушкин. Станционный смотритель); …но если не случится лошадей?.. боже! какие ругательства, какие угрозы посыплются на его голову! (А. С. Пушкин. Станционный смотритель); Я тебя, старого пса! пошлю свиней пасти (А. С. Пушкин. Капитанская дочка). Единство высказывания подчеркивается строчной буквой после восклицательного знака; в результате инпарцеллят носит характер присоединительной уточняющей конструкции.

Восклицательный знак после обращения значительно повышает экспрессивность конструкции, его постановка требует особой паузы; такое обращение не требует дальнейшего продолжения высказывания, которое вообще может быть безглагольным: Дедушка, дедушка! орешков! (А. С. Пушкин. Станционный смотритель).

Синтаксическая расчлененность при помощи восклицательного знака может быть связана с актуализацией каждого действия персонажа, когда восклицательный знак выполняет функцию экспрессоида: …куды! влетел! расшаркался, разболтался!.. (А. С. Пушкин. Арап Петра Великого).

Использование строчной буквы после восклицательного знака может подчеркивать слитность конструкции и тем самым динамичность описываемого эпизода: Через пять минут – колокольчик!.. и фельдъегерь бросает ему на стол свою подорожную!.. (А. С. Пушкин. Станционный смотритель).

В инпарцеллят может быть вынесено одно из однородных сказуемых с группой распространителей: С ужасом думала я: к чему все это ведет! и с отчаянием признавала власть его над моей душой (А. С. Пушкин. Роман в письмах).

Основная часть данной конструкции представляет собой предложение с прямой речью, где чужая речь (к чему все это ведет!) – фрагмент внутреннего монолога, воспроизводящего мысли персонажа, его эмоциональная внутренняя речь – находится в интерпозиции, расчленяет авторскую речь на границе синтагм – между однородными сказуемыми (С ужасом думала я… и с отчаянием признавала власть его над моей душой). Часть знаков (кавычки, тире, заглавная буква), которые должны маркировать речь персонажа, снята. Таким образом, наблюдается включение прямой речи в авторскую, что способствует более отчетливой смысловой и интонационной связи конструкции в целом. Восклицательный знак выполняет не только функцию просодического сигнала и интонационного маркера, он отграничивает один тип речи от другого.

В конструкциях с вопросительным знаком часть, которая может быть отнесена к инпарцелляту, также носит дополнительный, поясняющий характер: Добро бы Алексей Иваныч: он за душегубство и из гвардии выписан, он и в Господа Бога не верует; а ты-то что? туда же лезешь? (А. С. Пушкин. Капитанская дочка).

Вопросительное предложение интонационно «разорвано», что подчеркивается вопросительным знаком; инпарцеллят, начинающийся со строчной буквы, требует понижения интонации (в отличие от парцеллированных конструкций, где парцеллят всегда произносится с повышенной интонацией, с особым логическим ударением) и способствует восприятию инпарцеллята как присоединительного компонента, содержащего компенсирующую информацию.

Инпарцеллированная конструкция с вопросительным знаком может представлять собой трансформированную вопросно-ответную конструкцию: Одна беда: Маша; девка на выданье, а какое у ней приданое? частый гребень, да веник, да алтын денег (прости бог!) с чем в баню сходить (А. С. Пушкин. Капитанская дочка); …но если б и имел в виду жениться, то согласятся ли молодая девушка и ее родственники? моя наружность… (А. С. Пушкин. Арап Петра Великого).

Второй пример можно было бы перефразировать так: «…то согласятся ли молодая девушка и ее родители из-за моей наружности?» Мы видим, что данный инпарцеллят мог бы быть включен в основную часть предложения, но в таком случае вся смысловая нагрузка приходилась бы на компонент, прямо указывающий на причину беспокойства героя: его наружность. Расчлененность высказывания, вынос словосочетания, называющего причину невозможности надежды героя на взаимную любовь и семейное счастье в инпарцеллят, замена косвенной предложно-падежной формы данного словосочетания формой именительного падежа, – все это позволяет снять излишнюю актуализацию и прямолинейность, переместить часть информации в подтекст.

Характерным приемом является использование автором конструкций с цепочками инпарцеллятов, представляющих собой либо ряды однородных членов, либо ряды вопросительных предложений: Какие чувства наполнили душу Ибрагима? ревность? отчаяние? нет… (А. С. Пушкин. Арап Петра Великого); Какой род истории не истощен уже ими? Обращусь ли к истории отечественной? что скажу я после Татищева, Болтина и Голикова? и мне ли рыться в летописях? (А. С. Пушкин. История села Горюхина); Как я рад... что еще не умер со скуки в этом варварском Петербурге! что здесь делают, чем занимаются? кто твой портной? заведена ли опера? Корсаков осыпал Ибрагима вопросами: кто в Петербурге первая красавица? кто славится первым танцовщиком? какой танец нынче в моде? (А. С. Пушкин. Арап Петра Великого).

Используемый А. С. Пушкиным прием «синтагматического нанизывания» инпарцеллятов подчеркивает нерасчлененность речи в потоке высказывания, ее нагнетание, особенно когда задаваемые вопросы не обращены к конкретному лицу, не требуют немедленной реакции, ответа слушателя. Строчная буква в таких конструкциях подчеркивает смысловую нерасчлененность высказывания в целом. Цепочки вопросительных инпарцеллятов могут быть связаны между собой при помощи повтора частицы разве… разве…, усиливающей экспрессию: Мне нельзя надеяться быть любимым: детское возражение! разве можно верить любви? разве существует она в женском, легкомысленном сердце? (А. С. Пушкин. Арап Петра Великого); – Это зачем? разве я московский банкомет? разве я без шампанского обойтиться не могу? (А. С. Пушкин. На углу маленькой площади…); …чем ремесло мое несчастнее прочих? разве гробовщик брат палачу? чему смеются басурмане? разве гробовщик гаер святочный? (А. С. Пушкин. Гробовщик).

Таким образом, эмоциональная, смысловая и синтаксическая содержательность проявляются в тексте при помощи конструкции с инпарцелляцией, помогающей автору экстраполировать смысловые отношения между частями текста.

Следует отметить отсутствие в указанных прозаических произведениях А. С. Пушкина парцеллированных конструкций, что, на наш взгляд, объясняется тем, что инпарцелляция менее резко расчленяет текст, чем парцелляция. Подобные конструкции отличаются от парцеллированных и просодически: они создают иной интонационно-синтаксический рисунок фрагмента текста, так как паузы между основной частью и инпарцеллятом меньшей длительности. Конструкции с инпарцелляцией можно рассматривать как стремление автора отразить специфику устной разговорной речи. Следует также отметить, что типология конструкций, характерных для устной разговорной речи, в том числе и сегментированных конструкций различного типа, включающих парцелляцию, разработана и описана О. Б. Сиротининой [Cиротинина 1974], О. А. Лаптевой [Лаптева 2003], Е. А. Земской [Земская 1981].

Выявляя особенности использования различных типов расчлененных синтаксических конструкций А. С. Пушкиным, мы приходим к выводам, носящим семиологический, конвенциональный характер: а именно о том, какие функции вообще свойственны графическим знакам в художественном тексте, как форма знаков обусловливает тип и семантику конструкции и, в конечном итоге, смысл текста в целом.