Везде
Интертекстуальный тезаурус литературного персонажа (на материале романа Валерия Залотухи «Свечка»)
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Интертекстуальный тезаурус литературного персонажа (на материале романа Валерия Залотухи «Свечка»)
Аннотация
Код статьи
S013161170012126-7-1
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Вознесенская Мария Марковна 
Аффилиация: Институт русского языка им. В. В. Виноградова РАН
Адрес: Россия, Москва
Выпуск
Номер 5
Страницы
27-38
Аннотация

В статье описывается одна из составляющих языковой личности главного героя романа Валерия Залотухи «Свечка» – его интертекстуальный тезаурус. Рассматриваются источники интертекстуальных единиц, графические маркеры и операторы ввода «чужого слова», а также текстовые позиции и функции интертекстуальных фрагментов. Интертекстуальный тезаурус главного героя Евгения Золоторотова имеет ярко выраженный литературоцентричный характер. Бóльшая часть интертекстуальных включений отсылает к русской литературе. Это цитаты (явные и скрытые, точные и трансформированные) из произведений русских и советских авторов, названия самих этих произведений, имена персонажей, пересказ эпизодов, апелляция к различным идеям и высказываниям писателей и поэтов. Помимо литературной составляющей интертекстуальный тезаурус главного героя романа «Свечка» содержит различные интертекстуальные включения, имеющие своими источниками кинофильмы, мультфильмы, песни, анекдоты, язык рекламы, высказывания исторических личностей, политический дискурс и пр. Существенную часть интертекстуального тезауруса Евгения Золоторотова составляют единицы, отсылающие к семейно-дружескому, личному, общению. Это цитаты из речи его родных и близких (матери, жены, дочери, лучшего друга), упоминание различных семейных прозвищ, каламбуров, случаев языковой игры. Графическими маркерами интертекстуальных включений служат кавычки, курсив, прописные буквы. Среди операторов ввода особый интерес представляют так называемые «научные» отсылки к источникам, а также вопросительные конструкции, показывающие неуверенность говорящего в точности или самой цитаты, или ее атрибуции. Употребляемые главным героем интертекстуальные единицы практически всегда являются стимулом для его дальнейшей рефлексии – он соглашается или не соглашается с высказанной идеей или мыслью, комментирует и развивает ее. В ряде случаев интертекстуальный элемент, неоднократно повторяясь в тексте, обозначает определенную сквозную тему и становится лейтмотивом. Полученные данные позволяют реконструировать один из аспектов языковой личности Евгения Золоторотова и тем самым охарактеризовать образ главного героя романа «Свечка».

Ключевые слова
лингвистическая поэтика, роман Валерия Залотухи «Свечка», интертекстуальный тезаурус литературного персонажа, языковая личность
Источник финансирования
Работа выполнена при поддержке РФФИ, грант 19-012-00396.
Классификатор
Получено
23.12.2020
Дата публикации
25.12.2020
Всего подписок
4
Всего просмотров
72
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf Скачать JATS
1

Цитата не есть выписка. Цитата есть цикада.

Неумолкаемость ей свойственна.

(Осип Мандельштам «Разговор о Данте»)
2 Одна из возможностей лингвопоэтического анализа образа литературного персонажа – это реконструкция его «языковой личности», заключающаяся в изучении особенностей его словоупотребления (подробнее см. в [Караулов 2010]). В прозаических художественных произведениях речевой план («дискурс») персонажа может быть представлен в различных видах: это прямая, косвенная и несобственно-прямая речь героя, его внутренние монологи (часто диалогизированные), а также несобственно-авторское повествование, ориентированное на точку зрения персонажа «в плане фразеологии» (Б. А. Успенский). Особое место среди возможных реализаций речи литературного персонажа занимает повествование от первого лица («Ich-Erzählung»), когда рассказчик одновременно является участником описываемых событий. Именно этот тип повествования характеризует первую часть («Три дня и три ночи, или За други своя») романа Валерия Залотухи «Свечка», представляющую собой исповедь, внутренний диалогизированный монолог главного героя Евгения Золоторотова, включающий в себя описание событий, случившихся с ним в течение последних трех дней и трех ночей, а также воспоминания о различных эпизодах прошлого и рассуждения на самые разнообразные темы.1 Подобная повествовательная организация содержит обширный речевой материал, позволяющий воссоздать различные стороны языковой личности главного героя и тем самым получить представление о его образе. Предмет исследования настоящей статьи – одна из составляющих языковой личности Евгения Золоторотова – ее интертекстуальный тезаурус. Интертекстуальность речи главного героя романа является, если воспользоваться термином Т. М. Николаевой, важнейшим «диагносцирующим пятном»: она насыщена различного рода цитатами (как явными, так и скрытыми, точными и неточными, атрибутированными и нет) из литературных произведений, фильмов, песен, анекдотов, отсылками к прецедентным текстам и ситуациям, упоминаниями разнообразных прецедентных имен и пр. Рассмотрим структуру интертекстуального тезауруса главного героя романа «Свечка» Евгения Золоторотова более подробно.
1. О типах повествования в романе Валерия Залотухи «Свечка» см. в [Вознесенская 2016].
3 Начнем описание с обзора источников интертекстуальных единиц, употребляемых главным героем. Первое, что обращает на себя внимание, это «литературоцентричность» интертекстуального тезауруса Евгения Золоторотова, бóльшую часть которого составляют интертекстуальные феномены, отсылающие к различным литературным произведениям. Это цитаты (явные и скрытые, точные и трансформированные), названия произведений, имена персонажей, пересказ эпизодов, упоминание имен писателей и поэтов, апелляция к их идеям и высказываниям. Приведем некоторые примеры литературных интертекстуальных включений2: Вот-вот! В этом и заключается русский бизнес: выигрывает тот, кто кидает последним. Русский бизнес – бессмысленный и беспощадный («Не приведи бог увидеть русский бунт – бессмысленный и беспощадный», А. С. Пушкин «Капитанская дочка»); Это Лермонтов, я сразу вспомнил то стихотворение, хотя наизусть его не знаю и не знал никогда, там первые строки: «Когда волнуется желтеющая нива…»; Однако какой тщеславный! Это у Гоголя герой был или у Чехова? Газетной заметкой про себя все восхищался. Кучер Селифан? Или все-таки у Чехова?; Он: А адвокат? Хороший адвокат нынче дорог… Откуда это? Островский? «Волки и овцы»?; На одной из остановок иностранец наконец-то вышел, и до следующей остановки мы ехали без него, униженные и оскорбленные. Настроение было отвратительное (Ф. М. Достоевский «Униженные и оскорбленные»); Мое положение напомнило мне положение Николеньки Ростова под Аустерлицем, когда его чуть не затоптал и не унес с собой полк кавалергардов (Л. Н. Толстой «Война и мир»); Согласно классификации Л. Н. Толстого, любовь бывает трех типов: Любовь красивая. Любовь самоотверженная. Любовь деятельная. (Л. Н. Толстой «Юность»); Но я даже рад, что Гера поднял меня на смех, подверг иронии мою драму на рыбалке, благодаря ему я сам стал смотреть на происшествие с иронией и сейчас вспоминаю об этом с улыбкой (А. П. Чехов «Драма на охоте»); Лоб здоровый такой… в сапогах... в кирзовых, разумеется, в «смазных», как Бунин в «Антоновских яблоках» писал...; Как там у классиков? «На широком невспаханном лбу Шуры прорезалась первая борозда»? Пожалуй, я прав – Шура Балаганов. А еще мне нравится у Ильфа с Петровым, кажется, это уже в «Золотом теленке», там ко всяким дурацким объявлениям добавлялись еще более дурацкие приложения. А в одном последнем: «Приложения: без приложений» (И. Ильф, Е. Петров «Золотой теленок»); Как говорил, кажется, Воланд, подобное лечат подобным, и сегодня же, еще не заходя домой, я куплю в булочной булку с изюмом и прямо на улице ее съем! (М. А. Булгаков «Мастер и Маргарита»); Мент просыпается окончательно, буравит затылок парня маленькими злыми глазками и стучит по трубе громче: бух! бух! бух! а она отзывается гулко и протяжно: у-ух… у-ух… у-ух… Вот вам и «ноктюрн на флейте»… водопроводных труб… в исполнении злого сонного мента. (Когда-то я любил Маяковского. Интересно, люблю ли я его сейчас? Надо бы перечитать.) (В. Маяковский «А вы могли бы?»); «Кожа тоже ведь человек, с впечатленьями, голосами…» Это Вознесенский? Да, кажется, Вознесенский, надо бы перечитать… (А. Вознесенский «Тишины!»); – А вас за что посадили? – спрашивает он, и я смотрю на него, улыбаясь, не зная, что ответить. Как там у Анатолия Жигулина? «Ни за что!» Хотя вряд ли он знает Анатолия Жигулина (А. Жигулин «Кострожоги»); Увидимся ли мы когда-нибудь? Возможно, хотя вряд ли. Да и нужно ли? Эта красивая, я бы даже сказал – поэтическая теория («Я знаю – есть мальчишка где-то» – это ведь тоже о двойнике!) (Е. Евтушенко «Зависть»); В «Городах и годах», на второй странице, я был тогда мальчишкой, мне было лет двенадцать-тринадцать, и мама дала мне том Константина Федина – я прочитал про собачку, которую хозяин не пускает в дом, и она скребется своими лапками, скребется; зима, вьюга, мороз, снег, и на снегу – кровавые отпечатки ее лапок. Константин Федин употребил там редкое и точное слово, которое я впервые тогда прочитал, и оно меня потрясло, да и сейчас потрясает: РАСКРОВЯНИЛА!
2. Здесь и далее в скобках после примера указывается источник интертекстуальной единицы, если он отсутствует в иллюстративном контексте, а также исходный вариант в случае трансформированной цитаты.
4 Иногда в одном текстовом фрагменте содержится отсылка сразу к нескольким литературным источникам. Так, в следующем отрывке: Но это с одной стороны, и вообще… А с другой и в частности, я давно хотел в этот московский храм попасть, потому что ровно за сто двадцать пять лет до моего рождения, день в день, в нем венчался Александр Сергеевич Пушкин, который лично для меня даже больше, чем всё. Мне всегда хотелось увидеть, а может быть, даже и постоять на том самом месте, где стоял ОН – «солнце русской поэзии», чернявый, смешливый, на пять сантиметров ниже меня, а рядом она – «гений чистой красоты», юная глупышка ростом с мою Женьку… – представлены трансформированная цитата Аполлона Григорьева «Пушкин – наше все», точная цитата «солнце русской поэзии» из извещения о смерти Пушкина, традиционно приписываемого А. А. Краевскому, и цитата самого Пушкина «гений чистой красоты» из стихотворения «Я помню чудное мгновенье».
5 Основная часть литературных источников интертекстуальных элементов относится к русской и советской литературе. В речи Евгения Золоторотова сравнительно мало отсылок к зарубежной литературе: Несомненно, мама – гениальный педагог: вовремя заметив эти «страдания юного Вертера», она сказала: «Когда мне трудно, когда мне плохо, когда хочется упасть, я вспоминаю об отце и иду дальше» (И. В. Гете «Страдания юного Вертера»); Готов был от счастья по крышам бегать. Как Карлсон. (Астрид Линдгрен «Малыш и Карлсон, который живет на крыше»); Но ты здорово, гениально, красиво все придумал, почти как граф Монте-Кристо! (А. Дюма «Граф Монте-Кристо»); «Страх и трепет» Кьеркегора, хотя не уверен, что пойму, но давно хочу ее купить и прочитать, даже не знаю почему, из-за названия, наверное.
6 Помимо литературной составляющей интертекстуальный тезаурус главного героя романа «Свечка» содержит различные интертекстуальные включения, отсылающие к кинофильмам, мультфильмам, песням, анекдотам, языку рекламы, высказываниям исторических личностей, политическому дискурсу и пр.: «– Это любовь с первого взгляда? – А разве бывает другая любовь?» Ну и что, что из «Человека-амфибии», зато какие прекрасные слова!; Я вспомнил в тот момент прекрасный фильм режиссера Михаила Ромма «Девять дней одного года», где один из героев бьет по какой-то сломавшейся электронной штуковине кулаком и она начинает работать; «Когда мы были молодые»… В те достопамятные времена наше социалистическое общество дружно боролось с пьянством, а мы лежали на траве в скверике напротив китайского посольства и пили портвейн (песня Сергея и Татьяны Никитиных «Когда мы были молодые»); «Небо в крупную клеточку»? Кто сказал? Может быть, тоже Юз Алешковский? Это ведь он, оказывается, написал «Товарищ Сталин, вы большой ученый». (А я думал – народная.); Армянское радио спрашивают: «Кто такой Леонид Ильич Брежнев?» Армянское радио отвечает: «Мелкий тиран эпохи Аллы Пугачевой». Ха-ха!; Что же курят славные наследники графа Лаврентия Берии? «Ява» явская – «Наш ответ Америке» (реклама сигарет «Ява»); А мент уходит… Уходит, уходит, уходит. «Врешь – не уйдешь!» – кажется, так Чапаев кричал?; Как сказал товарищ Сталин: «Других писателей у меня для вас нэт»; Как говаривал президент Рейган, «есть дела поважнее мира».
7 Кроме перечисленных выше интертекстуальных элементов, восходящих к известным (в большей или меньшей степени) в данном лингвокультурном обществе феноменам, в речи Евгения Золоторотова представлены интертекстуальные включения, имеющие своим источником семейно-дружеское, личное, общение. Это цитаты из речи его родных и близких, упоминание различных семейных прозвищ, каламбуров, случаев языковой игры. (Подробнее о языке семьи см. в [Занадворова 2003]). Наиболее часто цитируемым оказывается Герман Штильмарк – Гера, лучший друг главного героя: Ты, Герка, всегда был везунчик. И я, конечно, буду молчать, пока ты, скотина, не смоешься, как ты говоришь, «из Рашки»…; Честь в наше время не в чести, извиняюсь за каламбурчик, как Гера говорит; Все эти Мавроди, «Хопры», все эти жулики, награбившие у простых людей миллиарды, гуляют на свободе (и как гуляют!), а за ними, через прессу и телевидение вся страна наблюдает! Как в щелочку… Зырит, как Гера говорит…; «Если бы я их платил, то ходил бы сейчас без штанов». «Этому государству – ни копейки!» – Герман Штильмарк. «Не было в этой стране порядка и никогда не будет» – это тоже ты. Также Евгений Золоторотов апеллирует к высказываниям своей матери, жены Женьки и дочки Алиски: Я не знаток и не любитель этого, как мама говорит, упадочного искусства, тут я не во всем с ней согласен, но, как и она, романсы не люблю; Кстати, мама эту проблему гораздо короче и проще сформулировала: «Читать чужие письма подло»; Первый импульс, первая мысль была – сказать правду. Но как совершенно справедливо говорит Женька: «Кому нужна твоя правда?»; А верность, как верно подметила однажды Женька, понятие растяжимое; В технике, как говорит Женька, я – ноль, а как Алиска говорит – «минус единица», и это правда, тут ни отнять, ни прибавить…; Как Алиска говорит, принося из школы приличную отметку, «его величество случай»; И как только я это подумал, до меня наконец дошло! («Как до жирафа» – Женька. «Как до утки, на четвертые сутки» – Алиска. Вы правы, мои родные, вы совершенно правы!); Раз не отвечаю, значит, сплю. (Спу, как говорит Алиска.)
8 В ряде случаев Евгений Золоторотов подробно рассказывает об истории возникновения слов и выражений, используемых в семейном общении: Я даже, помню, однажды посылал на радио одно Алискино изречение, года три ей было или четыре, когда она подошла ко мне, грустная такая, и говорит: «А в этом году грибов не будет». Я очень удивился, почему, Алисуш, спрашиваю. А она отвечает: «Потому что год лесокосный. Лес будут косить». А год был как раз високосный, она слышала, но по-своему поняла, по-детски. Високосный – лесокосный, надо же такое придумать! Интересно появление прозвищ, занимающих важное место среди семейных номинаций. Так, в следующем контексте объясняется возникновение прозвища главного героя «козел отпущения», которое обыгрывает известный библейский фразеологизм: С этим «козлом» вот какая история приключилась: года три назад я решил отпустить бороду – чтобы солиднее выглядеть и меня, наконец, перестали называть пареньком, но борода росла медленно и жидко, и однажды вечером я посмотрел в зеркало и вслух прокомментировал эту нелицеприятную картину: – Хо-ши-мин! Женька в этот момент пришла откуда-то и проходила мимо. (Как сейчас помню – курила.) Остановившись напротив открытой двери ванной, она выпустила дым – пф-ф-ф – и выдала свой вариант: – А по-моему, просто козел! Меня это ужасно развеселило, и, отсмеявшись, я стал убеждать ее, что козел – вполне достойное и полезное животное. (Чуть не сказал «общественно-полезное».) Дальше Женька поинтересовалась, где Алиска, и я сказал, что отпустил ее на дискотеку. – Тогда ты не просто козел, а козел отпущения, – сказала Женька. Дальше мы немного поссорились (из-за Алиски), и бороду я в тот вечер сбрил. А прозвище осталось. Не то чтобы оно стало моим постоянным семейным прозвищем, но в какие-то моменты всплывает…
9 Вообще, языковая игра с интертекстуальными единицами, представленная в предыдущем примере, чрезвычайно характерна для речи Евгения Золоторотова.
10
  • Встречаются трансформации цитат путем замены одного из компонентов – из Пушкина: Что за прелесть этот «Hummer»!» (ср.: «Что за прелесть эти сказки!»); Ай да Сокрушилин, ай да сукин сын! (ср.: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!»). Перифразируются, обыгрываются крылатые выражения – из басен Крылова: Ты еще не понял, о какой детали я говорю? Тотошка! Что же ты о нем ни слова не сказал? Не заметил? Рыжего хама разглядел, а Тотошку «не приметил»? (ср.: «Слона-то я и не приметил»); Ты понял? Нет, ты понял, как просто раскрывается ларчик? (Который, кстати, я сам и закрыл) (ср.: «А ларчик просто открывался»). Здесь можно увидеть и переосмысление, основанное на созвучии, и далее замену «по смежности» (Я: Так вот… У него две машины: «Ягуар» новый, красный, шикарный и… «Опель-Кадет», он уже старенький, и мы в шутку называем его «Опель-эсэр», или просто «эсэр». Он: «Эсэр»? Социал-революционер? Остроумно).
    		•
    11 Рассмотрев основные источники интертекстуальных включений в речи главного героя романа «Свечка», кратко остановимся на сигналах, по которым опознается интертекстуальная единица – графических маркерах и операторах ввода. Так как мы имеем дело с письменной фиксацией монолога главного героя, то «чужое слово» может выделяться графически при помощи кавычек, курсива и прописных букв, иногда одновременно присутствует два вида графических маркеров:3 А эпиграф я давно уже подобрал: «ВСЁ, ЧТО У НАС ЕСТЬ – ЭТО ЛЮБОВЬ» – тут не поспоришь, с Эразмом Роттердамским не поспоришь, это ведь он сказал, человек, похваливший глупость (Эразм Роттердамский «Похвала глупости»); Этот настоящий полковник тяжело подошел к столу, неловко, боком пристроился на стул и, наклонившись и тупо глядя перед собой, стал шарить в столе рукой (песня «Настоящий полковник», слова Ю. Исакова, музыка А. Пугачевой); А утром: «Наша служба и опасна и трудна»! (первые строки из песни «Незримый бой», слова А. Горохова, музыка М. Минкова).
    3. Для точной передачи графических особенностей оригинала приведенные в этом абзаце примеры даются прямым шрифтом и не берутся в кавычки. Иллюстрируемые явления выделяются подчеркиванием.
    12 Операторы ввода интертекстуальных элементов обычно содержат глаголы речи или письма (как говорил кто-то, как писал такой-то), отсылающие к источнику (автору и/или названию произведения). Как видно из вышеприведенных контекстов, во многих случаях Евгений Золоторотов использует подобный способ. Вместе с тем его речи присущи некоторые особенности метатекстового ввода «чужого слова».
    13 Во-первых, для него характерны «научные» способы отсылок к источнику: Прямо по Булату Шалвовичу...; Согласно классификации Л. Н. Толстого...; ...по аналогии с романом Коллинза...; И еще по этому поводу, из Геры...; ...и на следующий день я с удивлением обнаружил лежащую на моем письменном столе тоненькую брошюрку синего больничного цвета. У нее было два автора: И. И. Райхельштокк и Т. В. Нефедкина. Издательство медицинской литературы, 1971 год. Называлась она коротко и страшно: «О вреде онанизма»; Форма обращения показательная: то на ты, то на вы, что характеризует у говорящего неуверенность в себе. – Селивестров М. В. «Основы человеческой психологии. Для студентов ветеринарных вузов».
    14 Во-вторых, операторы ввода, употребляющиеся главным героем, часто представляют собой вопросительные конструкции, что свидетельствует о неуверенности в точности как самой цитаты, так и ее атрибуции: Глаза – зеркало души. Кто сказал? Не знаю, и знать не хочу!; Всё ясно. «Казачок-то засланный оказался». Откуда эта фраза? Из «Неуловимых мстителей»?; Три товарища, три мушкетера, три богатыря – похожи… Как их там звали?; Говорили, что в том монастыре Достоевский видел того отрицательного монаха, которого классик в «Братьях Карамазовых» описал, как-то его звали? Ферапонт, кажется, я эти смешные церковные имена с трудом запоминаю; Человека убили, Человека убили… Как же все-таки дальше?
    15 Также отметим, что в речи Евгения Золоторотова присутствует большое количество скрытых интертекстуальных включений. Обычно это широко известные выражения, не требующие каких-либо дополнительных «опознавательных» маркеров: Моя Женька! Нет, все-таки удивительная она у меня: сколько лет с ней живу и не перестаю удивляться. И восхищаться… Моя тамбовская казначейша (М. Ю. Лермонтов «Тамбовская казначейша»), мой идеал женщины, мой гений чистой красоты! (А. С. Пушкин «К***»). Часто скрытые цитаты подвергаются игровой трансформации: Думаю о том, что, наверное, я бабник. Даже, наверное, еще больше, чем Гера. Гера что – Гера простой потребитель. Пришел, увидел, потребил («Пришел, увидел, победил», – Гай Юлий Цезарь).
    16 Говоря о функционировании интертекстуальных включений в речи Евгения Золоторотова, нельзя не упомянуть одну характерную особенность: практически все интертекстуальные единицы служат стимулом для дальнейших размышлений героя, он соглашается или не соглашается с высказанной идеей или мыслью, комментирует и развивает ее, высказывает свое мнение об авторе: Помнишь, как я предлагал тебе встретиться – пивка попить, а ты: «Не могу, старик, извини, идут живые деньги». «Идут живые деньги». Они идут, а ты уже мечтаешь, как будешь их тратить. Разве это не мечта? Мечта! (Никогда не смогу понять, как деньги могут быть живыми? Книги, я понимаю, – живые, а эти жалкие замусоленные бумажки с цифрами? Нет, никогда не смогу я этого понять!); А помнишь, как ты мне проиграл бутылку французского коньяка? Ты утверждал, что у Пушкина: «Мечты, мечты, в чем ваша сладость?» А я – что «где». «Мечты, мечты, ГДЕ ваша сладость?» Разумеется, я оказался прав. Но вот какая мысль родилась сейчас: если следовать Пушкину, получается что наши мечты существуют отдельно от удовольствия, ими доставляемого? И довольно далеко! «Где»? И где, кстати, проспоренный коньяк?
    17 В заключение остановимся на текстовой функции интертекстуальных включений. Часто неоднократно повторяющийся интертекстуальный элемент обозначает некоторую сквозную тему, тем самым выполняя роль лейтмотива. Так, подобную функцию в первой части романа приобретает библеизм «за други своя», являющийся одним из названий этой части («Три дня и три ночи, или За други своя») и встречающийся в тексте девять раз: первый раз с неправильной атрибуцией (Откуда это? Не важно – откуда, важно – за кого! «Слово о полку Игореве»? Может, и оно), второй раз сопровождаемый оператором неуверенности (Но откуда же это? Не помню), еще один раз с правильным указанием источника (Библия – точно! А я все мучаюсь – откуда это? А это, точно, из Библии…) и остальные шесть раз вообще без отсылки к источнику.
    18 Таким образом, в первой части романа «Свечка» посредством повествования от лица главного героя не только рассказывается о происходящих событиях и действующих лицах (т. е. осуществляется повествовательная функция), но и формируется представление о самом герое через особенности его речи. Анализ интертекстуального тезауруса Евгения Золоторотова дал возможность воссоздать один из аспектов его языковой личности, что позволяет охарактеризовать некоторые черты образа главного героя романа «Свечка». Это образованный начитанный человек, которому присуща литературная, иногда наукообразная, речь. Его отличает уважение к слову, умение творчески владеть им. Он любит свою семью и друзей, внимателен к ним, часто апеллирует к их словам. Главный герой – человек думающий, имеющий свое мнение по самым разным вопросам, но вместе с тем он человек сомневающийся, не всегда уверенный в себе. Безусловно, он интеллигентный человек, и не случайно черты его языковой личности во многом совпадают с результатами исследований социально-речевого портрета интеллигента [Крысин 2003]. Представляется, что дальнейшее изучение речевых особенностей Евгения Золоторотова позволит выявить и другие стороны его языковой личности и тем самым полнее раскрыть образ главного героя романа Валерия Залотухи «Свечка».

    Библиография

    1. Вознесенская М. М. Об особенностях повествовательной структуры романа В. Залотухи «Свечка» // Стилистика сегодня и завтра: материалы IV Международной научной конференции. М.: Ф-т журн. МГУ, 2016. С. 117–120.

    2. Занадворова А. В. Отражение социальной дифференциации языка в языковой жизни малых групп. Часть II, глава 5. // Крысин Л. П. (ред.). Современный русский язык. Социальная и функциональная дифференциация. М.: Языки славянской культуры, 2003. С. 277–340.

    3. Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность. Изд. 7-е. М.: ЛКИ, 2010. 264 с.

    4. Крысин Л. П. Речевой портрет интеллигента. Часть IV, глава 1. // Крысин Л. П. (ред.). Современный русский язык. Социальная и функциональная дифференциация. М.: Языки славянской культуры, 2003. С. 483–495.

    Комментарии

    Сообщения не найдены

    Написать отзыв
    Перевести