<p><em>&laquo;Русскую душу лучше выяснять на русском языке&raquo;</em> (из высказываний молокан)</p>

<h1><strong>1.</strong><strong> </strong><strong>О </strong><strong>в</strong><strong>лияни</strong><strong>и</strong><strong> конфессиональных</strong><strong> </strong><strong>признаков</strong> <strong>на</strong><strong> </strong><strong>речевое</strong><strong> </strong><strong>п</strong><strong>ов</strong><strong>е</strong><strong>дение</strong></h1>

Задача данной статьи – показать, какие жанры русской речи конфессиональных групп старообрядцев и молокан США сохраняются в чистоте практически <em> </em><em>без</em><em> </em><em>американски</em><em>х</em> (английских) слов и выражений.

Начну с объяснения понятия «конфессиональная личность». Это член конфессионального сообщества, принимающий общее для такого сообщества (группы) вероучение, а с ним культурные традиции, образ жизни, язык с его новыми нормами. Для конфессиональных групп характерно такое слияние религии и культуры, когда религиозные установки пронизывают все слои культуры и влияют на жизнь языка.

Когда же такие группы попадают в инокультурную и иноязычную среду другой страны, они испытывают давление чужого языка, и, вооруженные верой, пытаются сохранить свою родную речь. Именно так поступили две конфессиональные русские группы: старообрядцы-беспоповцы, проживающие в США в штате Орегон, и молокане-прыгуны, живущие в штатах Калифорния и Орегон. Данная статья основана на материалах, полученных в экспедициях к молоканам-прыгунам совместно с американским этномузыковедом проф. М. Мазо (Лос-Анджелес, Керман, Фресно и Вудбурн) в 1990 и 1993 гг., и в экспедиции к старообрядцам Орегона совместно с диалектологами – проф. Л. Л. Касаткиным, д-ром Р. Ф. Касаткиной и американским этнологом д-ром Ричардом Моррисом.

Чтобы прояснить, как вера может влиять на речевую культуру, я обращусь к перечню выделенных мной наиболее существенных признаков, или характеристик, большинства конфессиональных групп. Хотя наши группы относятся к разным христианским конфессиям: старообрядчество является продолжением древнего ствола русского православия, а молокане-прыгуны – разновидностью русского народного протестантизма с элементами мистицизма, – их объединяет несколько общих признаков, а именно: <strong>замкнутость</strong>,<strong> </strong>вернее, особый для каждой группы баланс между замкнутостью и открытостью, необходимый для выживания группы; <strong>обостр</strong><strong>ё</strong><strong>нное самосознание</strong>, стимулирующее сознательное строительство культуры; <strong>самодостаточность</strong>,<strong> </strong>то есть отсутствие потребности в регуляции духовной и материальной жизни извне; <strong>высокая степень</strong> <strong>миграци</strong><strong>и</strong>, обусловленная, главным образом, внешними факторами; <strong>т</strong><strong>радиционализм</strong>, берущий за эталон опыт прошлого; <strong>религиозное отношение к труду</strong><strong> </strong>как к наказу Бога, а не наказанию; <strong>эсхатологическая направленность</strong>, рождающая ощущение близкого конца человеческой истории. Тесно связана с этими признаками <strong>идея избранности</strong>,<strong> </strong>присущая в разной степени каждой из рассматриваемых групп и постепенно исчезающая, а также <strong>включ</strong><strong>е</strong><strong>нность в христианское сознание элементов народного мифологического мышления</strong>,<strong> </strong>что<strong> </strong>роднит конфессиональные группы с народным православием.

В каждой из названных культур эти признаки приобретают специфическую окраску, накладывают особую печать на коммуникацию с «чужими», на функционирование коллективных текстов, на повседневное речевое поведение. Так, признак <strong>замкнутости</strong> очень четко обозначен молоканами: «Мы живем в мире, но не являемся его частью», что формально проявлялось до недавнего времени в отказе многих от американских паспортов, несмотря на положительное отношение к США: «эта страна под покровом Господа». Староверы, или старообрядцы, обычно неохотно вступают в разговор с «чужими»: внутренняя отгороженность от <em>прелестного</em><em> </em>и <em>злого</em> мира помогает им сохранить чистоту веры. Многочисленные<em> </em><strong>миграции </strong>– вынужденные переселения, чаще всего связанные с репрессиями властей, оставили разнообразные и часто очень тяжелые следы в сознании староверов и молокан, породили множество письменных и устных текстов на эти темы. Для части староверов пути из России в другие страны и, наконец, в Америку начались еще в XVIII веке – и привели их на долгое проживание в Турции, откуда они в начале 60-х годов ХХ в. добрались до Америки, а частично вернулись на историческую родину (Кубань) в СССР. Другая часть староверов на рубеже XIX и ХX вв. ушла из Восточной Сибири в Китай и Маньчжурию. Там тоже были долгие перемещения, закончившиеся бегством в Америку от маодзедунизма в 50-х годах прошлого века. Сходные лишения перенесли и молокане, проделавшие длинный путь в Северную и Южную Америку через Гонконг. Поэтому так очевидна общность исторических судеб старообрядцев и молокан. Неслучайно Р.Ф. Касаткина назвала свою статью о группе старообрядцев в США «Вечные странники в Орегоне» [Касаткина 2008]. А на мой вопрос, почему русские молокане в США в свое время поручились за эмигрировавших туда же староверов – ведь они же чужие по вере, – пожилая молоканка ответила: «Ну, как тебе по-русски сказать: у нас background один». Конечно, расхождения в религиозной догматике значительны, но репрессии и пути исхода похожи, и не только это. Борода и у староверов, и у молокан – неотъемлемая принадлежность верующего мужчины, платочки девушкам и женщинам и той, и другой веры нужно носить обязательно, а вступать в брак следует только со своими по вере (последнее теперь часто нарушается).

И язык, который так стараются сохранить и староверы, и молокане, – это русский язык, русская речь. Замечу, что современный литературно-разговорный язык приезжих воспринимается как что-то чужое; как сказала старообрядка, <em>русские</em><em> </em><em>приезжие</em> <em>говорят</em><em> </em><em>быстро и непонятно</em>; <em>нам с молоканами</em><em> </em><em>легче</em><em> </em><em>разговаривать,</em><em> </em><em>чем с современными русскими</em>. И это понятно: практически у всех молокан – южный диалект, который является родным языком и для части старообрядцев, так называемых <em>турчан</em><em>,</em><em> </em>приехавших в Америку из Турции, почти одновременно со старообрядцами, приехавшими из Китая – <em>харбинцами</em><em> </em>и<em> </em><em>синьцзянцами</em><em>,</em><em> </em>названными так по местам прежнего проживания. Последние – носители среднерусских диалектов с элементами севернорусских, но за десятки лет совместного проживания с турчанами достигли с ними в речи полного взаимного понимания [Касаткин, Касаткина, Никитина 2001]. <strong>Обостренное</strong><strong> </strong><strong>самосознание</strong>,<strong> </strong> вкупе с неизбежными странствованиями, с одной стороны, сделали старообрядцев и молокан полиглотами, с другой – поддерживали в большинстве из них чувство уверенности в нерасторжимой связи русского языка и своей веры, хотя<em> американский</em><em> </em><em>язык</em><em> </em><em>очень липучий</em><em>,</em> говорят молокане. Во время моего пребывания в США споры об отношениях языка и веры были в разгаре [Никитина 1998], однако постепенная утрата русской речи показалась мне неизбежной, но сильно растянутой во времени.

Остановлюсь далее на кратком описании общих для старообрядцев и молокан типичных речевых произведениях, или речевых жанрах. Для этого вернемся к понятию речи как реализации языка, имеющей устную и письменную формы, а также предстающей как говорение или как <strong>главная </strong><strong>составная</strong><strong> </strong><strong>часть</strong><strong> </strong><strong>пения</strong>, причем в пении нужно различать песенные мирские жанры и жанры служебного пения. В описываемых культурах существенное место, промежуточное между служебным (сакральным) пением и мирским песенным творчеством, занимают духовные стихи старообрядцев и духовные песни молокан – соединительный мост между религиозной книжной культурой и традиционным фольклором, не тронутый чужим языком.

Тематически общими для двух наших культур являются обязательные религиозные речевые произведения, прежде всего набор молитв. Молокане считают, что многие русские молитвы нельзя перевести на английский язык: <em>молитва</em><em> </em><em>разводится, как разбавленная</em><em> </em><em>вода.</em><em> Поэтому</em><em> </em><em>стараемся</em><em> </em><em>по-русски, чтобы не потерять смысл.</em><em> </em>С этим согласны и старообрядцы.

Одним из главных общих признаков для этих групп является функционирование русских текстов эсхатологического характера: молокане-прыгуны – милленаристы, или хилиасты, имеют пророков, и хотя понимают трагизм и ужас конца человеческого существования, ожидают второго пришествия Христа и наступления счастливого тысячелетнего царства для избранных [Никитина 2011]. У орегонских старообрядцев-беспоповцев веры в тысячелетнее царство нет; нет и священников, дающих прощение, а духовные стихи рисуют впечатляющие картины адских мук. Эсхатологические речевые жанры существуют главным образом в форме устных рассказов, стихотворных текстов и религиозных песнопений. А. Б. (беспоповец-синьцзянец, 1944 г. р.) говорит о скором конце света так:

«Придет антихрист чувственный (то есть в человеческом облике. – <em>С.</em><em> </em><em>Н.</em>). Страшное – когда денег не будет, Карта будет, а в ней число 666. Самый главный признак скорого конца – компьюрер (компьютер. – <em>С.</em><em> </em><em>Н.</em>), а потом будут знаменья показываться: нёбо открываться, бури, вихри, огнем будут палить города, землетрясения. Всё нарушается».

И хотя в США русские эмигранты – конфессиональные личности реже говорят о приметах конца света, чем это можно услышать в русских старообрядческих селах России, у них тоже существуют эсхатологические фольклорные тексты, устные и письменные, посвященные этой теме. Приводимый ниже укороченный текст песни из Сионского песенника молокан является почти идентичным вариантом широко известного духовного стиха старообрядцев, возможно, это заимствование. (Орфография и пунктуация источника сохранены). Ученики Христа спрашивают его:

Скажи нам Учитель, когда это будет

Когда мир судить ты придешь?

Христос отвечает:

Услышате войны, военные слухи

Восстанет народ на народ;

Будут болезни и глады и моры

И землетрясение по местам

(у старообрядцев: И братская кровь потечёт. – <em>С.</em><em> </em><em>Н</em><em>.</em>).

Уменьшится Вера, угаснет надежда

В сердцах охладеет любовь;

Многие люди тогда соблазняться

Прольётся невинная кровь.

В эти минуты поищите смерти

Но смерть от людей убежить;

И скажут спадите, покройте нас горы

Но горы на них не спадуть.

Кто в это время находится в поле

Пускай он домой не спешить;

Солнце померкнет – месяц и звезды

С небесного свода спадуть.

Увидите Христа в небесах лучезарных

Он будет как солнце сиять;

Церковь его, воскрешенная прежде,

Радостно будет встречать – и воздаст Ему честь вовек. Аминь [Сионский песенник 1964: 581, № 703].

Две последних строчки – сугубо молоканские: <em>воскрешенная</em><em> </em><em>церковь </em>– это воскресшие праведники, которые войдут в тысячелетнее царство Христа. В предисловии к Песеннику 1964 г. издатель, молоканин П. И. Самарин, сообщает: <em>Настоящая книга напечатана на простонародном</em><em> </em><em>говоре Молокан-Прыгунов, а не на русском</em><em> </em><em>литературном языке. </em>Поэтому в большинстве случаев глаголы третьего лица множественного и единственного числа в настоящем и будущем времени оканчиваются там на<strong> </strong><strong>-</strong><strong>т</strong><strong>ь</strong>,<strong> </strong>что является диалектной чертой южных говоров.

В рукописном сборнике духовных стихов американских старообрядцев и в Сионском песеннике молокан, который есть в каждой семье, присутствует известный в общерусской народной традиции стих о потопе; совместно с вышеприведенным текстом оба стиха составляют русское эсхатологическое сказание о двух концах: конце начального периода человеческой истории – всемирного потопа, посланного Богом в наказание за грехи, и ожидаемом в скором времени конце света для всех живущих сейчас грешников. О других речевых жанрах – ниже.

<h1><strong>2. </strong><strong>Речевой портрет конфессиональной личности</strong><strong></strong></h1>

– Я не лезу в большие догматы. Я знаю про себя, как говорится, что не ищи ни Крым, ни Рым, ни свято место, а спасай и спаси свою душу.<em><strong> </strong></em>Последнее время нельзя шибко великому быть и много знать – обязательно уклонишься куда-нибудь. Знай, чё такое крест, чё такое вера истинна, знай, чё такое Бог, чё такое пост. Вот крест: сам Бог Исус Христос (пальцы на лбу) сошел в деву Марию (рука к животу), сидит вправо от отца (правое плечо), «помилуй нас» (левое плечо).

Это высказывание – кредо моей собеседницы (назову ее Анной Степановной, далее – А. С.), и она строго ему следует. Произносит громко, интонацией подчеркивая его начало и конец.

Русская речь у нее, синьцзянки, представительницы среднерусского говора с включением элементов севернорусских говоров, например, стяжения гласных в глаголах, течет свободно, не спотыкаясь, без <em>американских</em> <em>слов</em><em>.</em> Она рассказала историю своей семьи, стараясь быть точной в деталях, являя образец мемуарного речевого жанра с резюме о своем сегодняшнем состоянии (объемный текст даю с купюрами).

– Мой дедушка – Федор Иванович Иванов – он из Бурановской, он служил у императора Николая. И в 1907 году он знакомых выбрал, ну, надежных людей, и убежал в Китай. Оставил свое войско и ушел в Китай. Проехали просто на санях зимой прямым сообщением, без границ, без всего. Бабушка с Мя́коньки. Шибко крепкие старообрядцы были. Вроде около Семипалати́нска. А мой отец прибежал с России уже в 30-х годах. Их раскулачили там. Дедушку Корнила посадили. Он [отец] один убежал, а потом отправили и сестру, и мать. Брат помер. Он [отец] женился на моей матери в 32-м или в 31-м году. В конце 32-го года я родилась. Маленько пожили, и потом войны и войны, бандиты были там, всяко разно. Зиму проживём в снегу. Голодовали. Весной коренья копали, потом весной лук пойдет, ревень пойдёт, весной – летом легче было. Мужики были на фронте, а дунгоны пошли с тылу. 250 дворов было, всех вырезали русских [в одном поселке]. Мы думали – власть будет. А они велели идти на площадку, окружили и пиками всех покололи. Один убежал. Они банда были.

– В Ильинский округ переехали в 1947 г. В другой штат. Там заброшенный край был – Алтай, а этот уже ближе к правительству. Там у нас никого не было, сами были. Кто побольше возьмет, кто кого зарезал, тот и начальник. А тут уже к правительству ближе. Нам легче стало. Я замуж вышла. Потом мама померла, семь детишек осталось, горе было. Я шесть лет прожила, муж пил, пьяный бушевал. Я ушла от его, потом одна моталась, с детями моталась, без мужа. Восемь лет промоталась. Когда в Бразилию приехала в 57-м, я опять вышла [замуж]; четыре года прожила, ровно четыре года, как венчали. И вот пошли купаться на речку. Чего-то он побрёл и... утонул. В Бразилии было. Приехала сюда в 74-м году из Бразилии. Сейчас осталось двое детей: Памфил и Евдокия. Двое других умерли маленькими.

– В школу немножко ходила. Работала день и ночь. День на работе, а бабы родят ночью, я не знаю, почему (смеется). Детей принимала. А теперь в негодность пришла. Я ещё до пенсии не дошла (пенсия с 65 лет. – <em>С.</em><em> </em><em>Н.</em>). Пока молодая была – насадила садов, насадила малины, смородины. А теперь надо ходить, а я не могу! Всё заросло. Кусты выросли в нёбо, надо бы обрубать всех, а я не могу на лесину залезти́. Тяжело. Дети приезжали. Дочь была, сын два раза был. Его дочь здесь замуж вышла. Она на квартире живёт. Я не могу с людями! Когда больна сделаюсь, надо, чтобы муха не пролетела! Меня вот так трясёт. Мне никого не надо! Дом большой, люди просятся, а я не могу, боюсь.

Перед нами история жизни, полная несчастий. Голодное детство, набеги дунган, постоянный страх. Неудачное замужество и уход от пьющего мужа, гибель второго мужа. А более всего удручает и часто приводит А. С. к нервным срывам ее положение в конфессиональном обществе: она как бы изгой, потому что второй раз вышла замуж от живого мужа – горького пьяницы, и это второе замужество сама осознает как великий грех. Уже давно нет в живых этого мужа, а она, входя в моленную, стоит у дверей, по ее словам, <em>как оглашенная. </em>А меж тем к ней идут и идут люди – с бедой и нуждой, за добрым советом. Даже по церковным делам, таясь, конечно, к ней приходят мужчины. Считается, что женщины церковных правил не знают, однако известно, что А. С. все правила знает и их строго соблюдает.

А. С. знает церковную грамоту и свободно читает<em> по-славянски</em><em>,</em> то есть на <em>церковном</em><em> </em>языке.<em> </em>Имеет два Псалтыря, два Каноника, четыре Пролога, большой и маленький Требник. Лицевые рукописи отдала своим детям.

Она много читает из русской литературы:

– Пушкина и Лермонтова читала, про Петра Первого читала, про Степана Разина, про Емельяна Пугачёва. Очень нравится книжка «Приваловские миллионы»¹ [автора не помнит]. Больше военное читала. Как воевали, Первая мировая война. Как воевал Александр Невский, как немец воевал – переживала. С одной фильмы я три недели прохворала – «Иди и гляди». Мальчика-то... В глазах, в глазах этот ребёнок. Я вижу, как мать лежит убита, как две сестрёнки убиты, я вижу, как расстреляли с самолёта корову эту, как он друзей потерял, что у одного друга одна нога осталась, а другого совсем не нашёл².

Об английском языке говорит:

– Прочитать [по-английски] могу, любое прочитаю. А спеловать³ не могу, длинное слово, сложение не могу. Сказать могу, в телефон сама отвечаю. По-бразильски легче читать. А здесь много слов не слышится. А прочитать – прочитаю.

Тридцать лет А. С. проработала <em>бабушкой</em><em>, </em>более всего <em>повитухой. </em>О профессии народного доктора она рассказывает:

– По породе в роду<em> бабушки </em>жили (то есть народные доктора. – <em>С.</em><em> </em><em>Н.</em>). С тридцати до шестидесяти лет жилы правила. Надсаду исправляла. Что такое надсада? Подыми меня – сама узнаешь. Жильную кровь брала. Из ног брала, когда кровь застаивалась. Меня бабушка учила. У бабушки было повышение крови [высокое давление]. Маленькие баночки на голову [ставила]. Докторов не было. Лекарств не было – просто травы. <em>Кровянка</em> – когда сорвёшь, из неё как кровь идёт красным цветом, она от многих болезней. Она кровь наполняет человеку. <em>Девясил</em> – от надсады хорошо. Он цветёт как подсолнух. А сейчас у меня растёт, не знаю, как по-русски называют – <em>окопник?</em><em> </em>–<em> </em><em>компрей</em> по-американски. Очищает кровь тоже. <em>Мать-мачеха </em>называли – ото всего. Одна сторона мохнатая, другая гладкая. Эта мачеха, а это мать. Она ото всего тоже хорошо. Когда женчина при родах. Как сказать откровенно? Получатся... сила для дитя. Теперь вот подорожник. Счас мы собирам подорожник. Пользительная травка. <em>Боярка </em>– от сердца хорошо. Ромашка – сколько её везде! Зверобой по дорогам растёт, тоже очень пользительный. В лесах растёт <em>папорник</em><em> </em>(папоротник. – <em>С.</em><em> </em><em>Н.</em>)<em> </em>– от испугу хорошо.

А. С. не признает никаких <em>чародейств</em> не только для наведения порчи, но и для лечения, для того, чтобы узнать свое будущее посредством гаданий:

– Девчонками были – поворо́жим что-нибудь, чтобы мамка не знала. Зимой гадали. Вечеруют девчонки. Балуются. Святки. Выйдешь на дорогу, раскружишься. Лягишь на снег и слушашь – полозья скрипят, то замуж уйдешь, если не скрипят, то не уйдешь. За водой для гадания идти к речке вза́дпятки (пятишься. – <em>С.</em><em> </em><em>Н.</em>), почерпнёшь воду и обратно вза́дпятки. Я смелая была, пошла. Единственный стакан стеклянный у нас был! – и вот придумали – из речки выливать воду. Не заметила – собака лежала на дороге, спала. Я об её споткнулась. Она как залаяла! Я хряпнулась на спину и стакан разбила. Утром мама пошла – стакан разбитый лежит. Ну и попало мне!

– Сказали, что ночью нельзя ходить в баню за камнем – бес живёт. По спору пошла. Сама боюсь. Камень взяла в руки. Как повернулась – дверью хлопнула и себе хвост сарафаном прижала в дверь. Думала, что бес поймал. И как завопила звериным голосом (смеется). Они все прибежали, открыли дверь, меня вытащили. И опять попало девке! А теперь я в любое время не боюсь ходить.

– Лечила мама, но без<em> слов </em>– наши боялись таких <em>слов</em>. Страмота эта вышла с Йиндии – потом в Китае это приняли, пошла. У нас были чародеи, волшебники. Наши боялись. А у нас и здесь такие есть. Если кто не глядит на девушку (а её нужно замуж отдавать. – <em>С.</em><em> </em><em>Н.</em>), молитву читают наоборот. Как по покойнику. Ведь врёшь самому Христу, Богу врёшь! А одна женщина мне говорит: «Присушить его. Ради необходимости – всё применишь. А на это покаяние есть». Господи, прости! О каком покаянии речь?! Самому Богу врёшь! Это игрушки? Человек живой! Мне: «Никого ты не понимаешь». А я говорю: «Я не понимаю, я боюсь этой страмоты. Мои бабушки-дедушки нас воспитывали так. Златоуст говорит: “О человече! Легше тебе умереть, чем идти к чародею!”» (это уже жанр обличения. – <em>С.</em><em> </em><em>Н.</em>).

А. С. – прекрасный рассказчик. Кроме чистого русского языка, она привлекает слушателя интонационными находками, особенно когда пересказывает поучительные истории о человеческой сообразительности:

– Царь приказал прийти ни в одёже и не голой [это девушке он сказал], ни на коне и не пешком, ни дорогой, ни стороной, ни без подарков и не с подарком. Что делать? Думала-думала, разделась, сеткой замоталася, она на осла села на маленького, ехала посерёдке между двух дорог. В подарок поймала перепёлку. Когда приехала, царь встретил её. И правда: не в одёже и не голая, не на коне и не пешком, ни дорогой, ни стороной. Когда царь протянул руки, она руки отпустила, перепёлка <em>фырк</em>, и нет её. Полцарства за это получила (усмехаясь). Умная была.

А. С. сама сочиняет стихи, а также поет духовные стихи. Я у А. С., говорю про пение, она в ответ:

– Попрыгунья стрекоза лето красное пропела... (смеется).

– Откуда знаете?

– О-о! Я даже здесь сочиняла! Я тут работала в школе, так сочиняла (школа русская была. – <em>С.</em><em> </em><em>Н</em><em>.</em>). Они не хотели, чтобы советские были, чтобы Сталина и Ленина восхваляли, они хотели про здешнее. Мне приходилось даже сочинять стишки. Вот эти... «Новый год над мирным краем», там «Сталин думает о нас» говорится, а я переделала про Рузвельта, тогда был президентом.

Я напоминаю, что она хотела прочитать стих о себе. А. С. начинает:

– А вот пала под мешок с удобрениями, по 60 кг мешки-то, вот и сочинила. В 1963 г. в Бразилии:

Вот скажу я вам молву

Про бразильскую вдову,

Про её случившуюся беду.

Этот случай был в одна тысяча девятьсот шестьдесят третьем году.

Сама была она некрасива и фигурой не статна,

Но в руках имела силу и с характером была.

На словах была сварлива, укоряла часто всех,

На работу так ленива, выходила позже всех.

И вот пришло время посева, раскрывается земля,

Люди веселы и смелы, засевают все поля.

И вот пришлось ей посеять земли гектара полтора.

Она сама ведь не сумеет, и соседа наняла.

Сосед вспахал, задисковал и посла к ней послал,

Чтоб сама быстрее шла и (нрзб.) <em>задуба</em><em> </em>принесла (вероятно, название удобрения. – <em>С.</em><em> </em><em>Н.</em>).

Запрягла она коней пару и подъехала к амбару.

Коням корм она дала, задуб (нрзб.) гру́зить начала.

Подняла мешок, второй, мысля мыслею своёй:

«Удалее всех на свете», подняла она и третий.

Но причиной что-то стало: палка под ноги попала,

И тогда же баба та с мешком пала на себя.

Угодил же он, злодей, прямо на́ голову ей (песчаное место там было, голова в песок ушла. – <em>А.</em><em> </em><em>С.</em>),

Руками бьёт, ногами бьёт, а всё пользы не даёт.

А соседке в ум запало мужику обед послать.

С хлебом узел завязала и идёт, чтоб передать.

И вот идёт она с узлом и мужа поджидает,

А соседка под мешком горько умирает.

Закричала во все силы, чтоб позвать сюда людей,

Чтобы вытащить соседку и помочь в такой беде.

Добры люди подбегали, отвалили тот мешок,

Её на руки подняли, посадили на песок.

Она с полчаса сидела, а потом пришла в себя

И буйным криком заревела, ругать задуба начала.

«Ну и тяжелый ты, злодей, не жалеешь ты людей.

Не буду сеять я и жать, лучше голодом лежать». (Интересно, что о себе она пишет в третьем лице. – <em>С.</em><em> </em><em>Н.</em>)

А. С. весьма иронична по отношению к себе в самых разных высказываниях, в том числе в стихах собственного сочинения; но не в духовных стихах, многие из которых она знает и поет с глубоким чувством внутри и смиренным спокойствием снаружи. Она подарила мне записанную ею кассету с двенадцатью стихами; и почти каждый из них был так или иначе связан с ее жизнью, с миром доброго, трудолюбивого, одаренного, очень верующего и очень одинокого человека.

В заключение добавлю: духовные стихи, а также русские песни у старообрядцев способствуют по присущему староверам двуязычию продлению сохранности русской <em>гражданской</em><em> </em>(бытовой) и <em>церковной</em><em> </em>(славянской) русской речи. Возможно, что старообрядцы в отношении русского языка сумеют продержаться дольше, чем молокане.

Речевые портреты имеет смысл делать сопоставительными как в той же конфессиональной среде, так и на материале разных конфессий; существенные различия даст гендерный фактор. Это задача будущих исследований. Именно работа по сопоставлению разных речевых портретов способна дать неожиданный новый материал для теоретических обобщений по теме «связь веры, культуры и языка/речи в конфессиональной среде».