Везде
О происхождении термина крылатые слова в русском языке
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
О происхождении термина крылатые слова в русском языке
Аннотация
Код статьи
S013161170016216-6-1
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Растягаев Андрей Викторович 
Аффилиация: Самарский государственный институт культуры
Адрес: Россия, Самара
Сложеникина Юлия Владимировна
Аффилиация: Самарский государственный институт культуры
Адрес: Россия, Самара
Выпуск
Номер 4
Страницы
85-96
Аннотация

В русской культуре и науке существует выражение крылатые слова, которое восходит к Гомеру. В русской литературе оно появилось в 1760 году благодаря переводу Василия Тредиаковского «Жития канцлера Франциска Бакона». Однако в XVIIIвеке словосочетание не пополнило лексику русского языка. Актуализация термина произошла только через 100 лет благодаря немецкому ученому Г. Бюхману – автору словаря «Крылатые слова». Немецкий словарь стал прецедентом для российских собирателей идиом. В 1896 году вышел словарь «Крылатые слова» С. Максимова, а в 1896 году – словарь «Ходячие и меткие слова» М. Михельсона. В настоящее время изучение крылатых слов представляет отдельное направление – крылатику. Исследование показало, что отсутствие в лингвистике единого понимания сущности явления обусловлено тем, что в разном историко-культурном контексте крылатыми были различные типы выражений. Во времена Гомера крылатое слово могло принадлежать только лицу, которое прямо или косвенно было связано с царским родом. Слово приравнивалось к делу и имело физическую силу воздействия. Олицетворением крылатого слова у греков выступала богиня Осса. По Овидию, неверная молва, болтовня наполняют человеческие уши, порождают только заблуждение, страх, раздор и ропот. Тредиаковский крылатыми словами называл Аристотелевы философские рассуждения, которые считал мертвыми и пустыми. Крылатые слова оказались востребованными русской культурой и наукой только во второй половине XIX века, потому что наступила эпоха осознанной эстетической игры с чужим текстом.

Ключевые слова
лексикология, термин, терминология, крылатые слова, топика, тропы, идиомы
Классификатор
Получено
27.09.2021
Дата публикации
27.09.2021
Всего подписок
6
Всего просмотров
68
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf Скачать JATS
1 Современные лексикологи выделяют крылатологию как раздел науки о языке, изучающий особый разряд фразеологических единиц – крылатые слова (далее – КС). КС заняли «прочное место в языке, став одним из маркеров современного культурного контекста» [Ломакина, Мокиенко 2019: 256‒257].
2 В лингвистике в определение КС традиционно включаются следующие признаки: 1) устойчивость, воспроизводимость; 2) афористичность, образность, экспрессивность, эмоциональность; 3) общеизвестность источника происхождения, т. н. цитатная модальность (фольклорный, литературный, публицистический, научный, из речи исторических деятелей); 4) узуальное распространение [Бабкин 1970; Бельчиков 1990; Гудков 1999, 2020, Душенко 2007, Шишкина, Финкельштейн 1972; Шулежкова 1995 и др.]. О. В. Ломакина и В. М. Мокиенко сводят суть данного разряда языковых единиц к «главной характеристике ‒ прямой зависимости от источника, их воспроизводимости и узнаваемости в готовом виде» [Ломакина, Мокиенко 2019: 256‒257]. Однако, несмотря на существование множества терминов-вариантов, до настоящего времени квалификационные признаки КС являются дискуссионными, отсутствует общепринятое определение КС, специальные диахронные исследования генезиса и эволюции КС в русской лексикологии не проводились.
3 Выражение КС считается заимствованным из поэтического языка Гомера. Начало его функционирования в качестве термина связывают с именем немецкого ученого Г. Бюхмана в связи с выходом в свет в 1864 г. словаря «Крылатые слова» [Büchmann 1864]. Само выражение в немецком языке появилось благодаря поэту И. Г. Фоссу – переводчику «Илиады» (1793). Г. Бюхман счел находку Фосса продуктивной и предложил называть данным термином все виды крылатых единиц – словосочетания и выражения, которые вошли в речь из известного источника и закрепились в языке.
4 В русском языке термин стал применяться после выхода в 1890 г. книги С. В. Максимова «Крылатые слова». Автор в предисловии определяет КС как «принятые с чужих слов на веру, до такой степени общеизвестные, что во всякое время охотно пускаешь их на ветер» [Максимов 1890: 1]. М. И. Михельсон определял КС как «слова, вылетающие из уст говорящего» [Михельсон 1896: 174], отмечал их оригинальность, красоту формы, убедительность, многовековую авторитетность, принятие обществом [Михельсон 1896: I]. Со второй половины XIX в. в лингвистической науке стало складываться новое направление, занимающееся сбором, классификацией и фиксацией устойчивых выражений, основоположником которого можно считать Г. Бюхмана.
5 Однако новая традиция, ссылаясь на авторитет Гомера, все-таки не учитывала старую культурную традицию. Г. Бюхман перевел на немецкий древнегреческую фразу ἔπεα πτερόεντα (лат. epea pteroenta) – geflügelte Worte. С. В. Максимов ввел в отечественный научный оборот кальку с кальки – крылатые слова. Новая традиция была создана искусственно, механически, что привело к известным противоречиям в трактовке термина.
6 Большинство исследователей утверждает, что выражение КС прямо восходит к Гомеру. Подсчитана даже частотность его употребления – 46 в «Илиаде» и 58 в «Одиссее». Распространена точка зрения, что Гомер назвал «крылатыми» слова только потому, что они якобы в прямом смысле исходят из уст всякого говорящего и буквально на крыльях летят к ушам адресатов, т. е. выражение КС является стертой метафорой. Однако у Гомера крылатые слова не произносятся, а именно бросаются: «…αὐτὸς δ᾿ αὖτ᾿ Ὀδυσῆα προσαΐξας λάβε γούνων, καί μιν λισσόμενος ἔπεα πτερόεντα προσηύδα…» («Сам подбежал к Одиссею, руками обнял его ноги / И, умоляя, к нему обратился с крылатою речью…» Пер. В. В. Вересаева) (Hom. Od. 22. 343‒344).
7 Древнегреческая традиция овеществляла и материализовала слово, наделяла его свойством орудийности. На это качество указывал в речи «Общечеловеческие корни идеализма» в 1909 г. П. Флоренский: «Недаром древние эллины называли слово “крылатым”: бросишь крылатое слово – оно и летит, само настигая жертву» [Флоренский 1909: 413]. При интерпретации гомеровского текста можно увидеть в крылатом слове орудие возмездия. Слово становится подобным копью, дротику, разящему врага. Но вещественность гомеровского крылатого слова не порождает художественной образности, поскольку имеет еще более древний генезис. По О. М. Фрейденберг, «слово первоначально означает древесный лист, птицу-небо (ср. крылатое слово), свет, воду; оно, как логос, означает космическую жизнь и миророждение» [Фрейденберг 1997: 122]. КС у Гомера – это не поэтический образ, не метафора в узколингвистическом смысле, а нечто принципиально другое: «…ἔπεα πτερόεντα προσηύδα» – бросить крылатое слово может далеко не каждый и не в любой ситуации. Если реконструировать ситуативный контекст, то окажется, что крылатое слово может принадлежать только лицу, которое прямо или косвенно связано с царским родом: «богоравный» сын Одиссея – Телемах, царь Итаки, старый раб царицы Пенелопы – Долион и т. д.
8 Слово приобретает качество крылатого, когда оно произносится либо в присутствии богов, либо когда о них говорится. В разных ситуациях это может быть присутствие Афины Паллады, апелляция к суду богов, благодарность, обращенная к богам и т. п. КС не произносятся, а изрекаются, вещаются, возвышаются. Сочетание «возвысить голос» также лишено метафорической образности. Слово возвышается именно в пространственном понимании, обращается ввысь, к богам. По О. М. Фрейденберг, такое слово «полно высокого значения и доступно не всем, а только владыкам жизни, “царям-врачам-ведунам”» [Фрейденберг 1997: 122]. Если изначально говорить мог только космос-тотем, позднее – божество, то впоследствии право крылатого слова приобрели жрецы и цари. По-видимому, «крылатое» слово у древних греков латентным образом противопоставлялось «пешему», как позднее поэзия – прозе.
9 А. Ф. Лосев, рассмотрев вопрос о гомеровской метафоре, оспорил точку зрения М. Парри, считавшего тропы Гомера образцом топоса, традиционной неподвижности и схематизма [Parry 1933: 30‒43]. Русский ученый вслед за В. Б. Стенфордом призывал рассматривать гомеровские метафоры с точки зрения их генезиса и эволюции: «…Гомер уже перешел на ступень чисто литературной метафоры, где Стенфорд весьма рельефно рисует разную степень метафоричности, наличную у Гомера. Одно дело – “какое слово вырвалось из ограды твоих зубов?” и другое дело – представление о летящем слове. “Ограда зубов” – это пока является почти буквальным предметом, в то время как представление слова в виде летящего живого существа уже, несомненно, глубоко метафорично» [Stanford 1936: 118‒143; Лосев 1960: 160].
10 Олицетворением «летящего живого слова» у древних была богиня молвы Осса, которая приносила людям известия от Зевса. Это «богиня с крыльями и тысячею глаз, которыми все видит, и тысячею голосов, которыми все провозглашает. Земля родила ее в отместку богам за победу их над ее детьми-гигантами, чтобы эта богиня всюду рассказывала о неблаговидных проделках богов» [Михельсон 189: 173]. Именно Осса сообщает Телемаху об Одиссее в начале поэмы и разглашает по Итаке слух о гибели женихов Пенелопы в конце.
11 Влияние античной традиции заметно и в канонической книге Ветхого Завета – Екклесиасте: «Даже и в мыслях твоих не злословь царя, и в спальной комнате твоей не злословь богатого; потому что птица небесная может перенести слово твое, и крылатая – пересказать речь твою» (Еккл. 10:20). Исследователи датируют книгу Екклесиаста III в. до РХ. Это время, «когда эллинизм заявил себя с самой отрицательной стороны, а распущенность приобрела необычайные размеры и формы» [Барсов 1993: 528]. Не случайно глава 10 книги Екклесиаста посвящена глупости и мудрости, царям и князьям. Крылатая птица, способная перенести сокровенные слова человека царям помимо его воли, генетически связана с античной Оссой, мстящей людям за их циничное равнодушие к слову.
12 Схожий образ Оссы, или Молвы (Fama), находим в XII книге «Метаморфоз» Овидия. По Овидию, неверная молва, болтовня, наполняющая человеческие уши, порождает только неправду, заблуждение, тщету, страх, раздор и ропот (Ovid: XII.39 63).
13 В отечественной традиции Нового времени античная Осса утратила прямую связь с мифологией, но сохранила некоторые черты древнего первообразца, прежде всего крылатость. Это дало возможность нового осмысления выражения крылатое слово. Так, В. К. Тредиаковский, воспевая величие императрицы Анны Иоанновны, пишет мадригал:
14 Слава воспоет больше уж крылата,
15 Коль монарша здесь сала есть богата… [Тредиаковский 1963: 415].
16 В стихотворении появляется образ крылатой славы, что вполне объяснимо. С историко-этимологической точки зрения, лексемы слово и слава являются однокорневыми и в индоевропейском праязыке восходят к общему корню *k’leu [Черных 2006: 173].
17 Позднее, в 1760 г., в «Житии канцлера Франциска Бакона» В. К. Тредиаковский обращается к античной традиции [Сложеникина, Растягаев 2012]. Здесь русский переводчик впервые использует само сочетание «криластые слова» в терминологическом значении: «Наконец, по прошествии многих веков невежества и варварства, в коих пребывали без понятий и без познаний, явилась сия мечтательная Философия, которая, истончена бывши еще жарким образованием упражнявшихся в оной, забавляла людей понятиями скитающимися неопределенно, и чтоб так сказать, криластыми словами, и повсему воздушными Идеями, безтелесными и безсущественными» [Тредиаковский 1760: 108‒109]. Вслед за Ф. Бэконом Тредиаковский обвинил Аристотеля в схоластике. Криластые слова – все, что осталось от философского знания Аристотеля, то, что Тредиаковский называет Аристотельскими плетнями: «Сей труд, худо расположенный и к концу преведенный нижними разумами, начинавшими дело выше своих сил, для того что многии из них не разумели еще и подлинника, вместо чтоб подать некоторую твердость знаний правильную и последовательную, производил смешение нестройное, сложенное из разных частей безобразных и несоединяемых. Самое большое худо, зделанное Схоластиками, и наибольшее препятствие от них произшествию знаний было в том, что они пренебрегли всеконечно познания естественныя, а ганялись за качествами сокровенными, за отвлечениями от вещества, и за другими словами, пустыми и не имевшими разума; и притом упражнялись в совопрошениях токмо что любопытных, бездельных, еще и смешных. Логика, или наука умствования, над которою они особливо потели, зделалась вскоре от их старания учением бесполезным, заплетенным, и не вразумительным» [Тредиаковский 1760: 109‒110].
18 Очевидно, что под криластыми словами Тредиаковский разумеет слова отвлеченные, мертвые, пустые и непроницаемые. Они не только лишены разума и силы, но, наоборот, делают научную речь бесполезной, запутанной и невразумительной. П. Флоренский видел в подобных словах не творческое суждение, а только звук пустой, скорлупу, шелуху мысли, как у Тредиаковского – идея, выраженная криластыми словами, бестелесная и бессущественная. В «Житии канцлера Франциска Бакона» философия Аристотеля превращается в мишень для едких замечаний и уподобляется мракобесию, которое неминуемо должно быть посрамлено философом-просветителем Ф. Бэконом. Для Тредиаковского крылья – это атрибутика и знак учения, состарившегося во мнениях, неопределенно скитающегося, оторванного от природного естества.
19 Тем не менее отечественная филологическая традиция начала отсчет употребления КС с немецкого составителя словаря Г. Бюхмана, употребившего термин на 104 года позже русского филолога. Очевидно, препятствием стали основные принципы художественного сознания XVIII столетия. По мысли А. В. Петрова, «для эстетического сознания XVIII в. проблема интертекста была прежде всего проблемой заимствования, “подражания образцам” и – шире – проблемой авторства» [Петров 2003: 159]. В. М. Живов определил XVIII столетие как эпоху «нормативной интертекстуальности Нового времени» [Живов 2001: 27]. В сознании пишущего и читающего цитата не воспринималась как точная выдержка из текста. Для человека данной эпохи цитата – готовая формула, топос, определяющий жанровую принадлежность. Именно поэтому во второй половине XVIII в. термин Тредиаковского «криластые слова» не получил научного признания. Сходную ситуацию наблюдаем и в немецкой филологии, когда переводы поэм Гомера, сделанные в 1781 и 1793 гг. И. Г. Фоссом, не привели к появлению в научном обиходе термина КС – выражение оказалось не востребованным носителями немецкого языка. А вот заглавие книги Г. Бюхмана, вышедшей во второй половине XIX в., напротив, быстро стало «крылатым», поскольку наступила эпоха осознанной эстетической игры с чужим текстом. Таким образом, КС появляются, множатся и начинают составлять особое цитатное пространство. Ко времени выхода словаря С. В. Максимова русскую разговорную и письменную речь обогатили строки Шекспира, Сервантеса, Крылова, Грибоедова, Пушкина и др. А с начала ХХ в. на первый план выдвигается трансформация КС. Интертекстуальность понимается как сознательная установка, выявляющая специфику крылатого поэтического образа, «его мимикрию, способность к метаморфозам» [Коваленко 2003: 420].
20 Попробуем с этих позиций объяснить современные проблемы изучения крылатых слов, обозначенные в начале работы. Современный термин, вырванный из трехтысячелетнего культурного контекста Г. Бюхманом, утратил связь со всеми ранее сложившимися традициями его употребления. Если связывать современный термин с исторической памятью эллинизма, то нужно помнить, что его исконное значение мотивировано либо мифологическим образом птицы-неба, либо образом крылатой богини Оссы (Молвы). В древней традиции под крылатым словом мыслилась фраза, слово-действие. Древнегреческая традиция при вторичной сакрализации вошла в старославянский язык: окрилити – «взять кого-либо под защиту, защитить кого-либо от чего-либо» [Цейтлин и др. (ред.) 1999: 409]. Крылатым было слово, истинность и ценность которого подтверждалась присутствием богов или богоравных царей, оно летело в сакральном пространстве. Если следовать этой традиции, то за пределами группировки т. н. КС должны остаться номинативные единицы – слова и словосочетания, не выражающие законченную мысль. Крылатое слово, имеющее ритмизированную структуру, противопоставлялось прозаическому. Эти факторы также значительно ограничивают состав КС.
21 У Екклесиаста мифологема слова-птицы распалась на составляющие: слово стало принадлежностью человека, а птица, как подобие Оссы, посредницей между человеческим и сакральным. Она могла нести далеко не высокие помыслы. У Овидия функция Оссы наказывать людей за бездумное транжирство слов еще более усилилась. В трансформированном виде эти идеи находим и в традиции Нового времени: вслед за Тредиаковским крылатыми следует признать отвлеченные слова с выветрившимся смыслом, пересказанные без разумного и душевного усилия.
22 С точки зрения постструктурализма, понятие КС вообще становится абсурдным. Это направление философской и филологической мысли рассматривает человеческую культуру как единый интертекст, служащий основой всех появляющихся текстов. Основные положения постструктурализма сводятся к идее «смерти автора»: текст порождается сам по себе, индивидуальный текст растворен в явных и неявных цитатах [Ильин 2003: 307‒309]. Сознание читателя нестабильно и неопределенно, а поиски цитат, из которого оно состоит, безнадежны. По Р. Барту, любое однажды сказанное слово становится цитатным: «…голос отрывается от своего источника, для автора наступает смерть, и здесь-то начинается письмо» [Барт 1994: 384].
23 Поэтому, если подходить к изучению КС с позиций принципа историзма, смысл которого не в отыскании первоавторства термина, а в изучении проблемы с точки зрения конкретно-исторического содержания той или иной культурной эпохи (парадигмы знания), то необходимо учитывать различные предшествующие культурные дискурсы (практики) его употребления. Тогда оказывается, что выявленные противоречия в принципе неразрешимы, потому что функцию термина КС не выполняют.
24 Г. Бюхман, а вслед за ним и С. В. Максимов в своих сборниках объединили устойчивые единицы различного генеза, предложив достаточно субъективные их толкования. Такие сборники имеют право быть. Но они должны выполнять не строго научную, а научно-популярную, просветительскую функцию, быть материалом социолингвистического или литературоведческого научного исследования. Так и один из первых русских собирателей цитат, пословиц и метких выражений М. И. Михельсон, отмечая, что все эти «сентенции» коллекционировались с глубокой древности (Аристотель, Плутарх, Квинтилиан, Эразм Ротердамский), все-таки придавал им громадное образовательное значение, а читателями сборника видел любителей русской словесности, интеллигентное общество [Михельсон 1896: I].

Библиография

1. Максимов С. В. Крылатые слова. Не спроста и не спуста слово молвится и дó веку не сломится: По толкованию С. Максимова. СПб.: издание А. С. Суворина, 1890. 486 с.

2. Михельсон М. И. Ходячие и меткие слова. СПб.: типография Императ. Академии Наук, 1896. 618 с.

3. Тредиаковский В. К. Житие канцлера Франциска Бакона, перевел с французскаго на российский Василий Тредиаковский, профессор и член Санктпетербургския Императорския Академии Наук. М.: Печатан при Имп. Московск. Университете, 1760. 161 с.

4. Тредиаковский В. К. Избранные произведения. М.; Л.: Советский писатель, 1963. 571 с.

5. Флоренский П. А. Общечеловеческие корни идеализма: (пробная лекция) // Богословский Вестник. Т. 1. № 2. 1909. С. 284‒297; Т. 1. № 3. С. 409–423.

6. Цейтлин Р. М., Вечерка Р., Благова Э. (ред.). Старославянский словарь (по рукописям X–XI веков). 2-е изд. М.: Русский язык, 1999. 842 с.

7. Черных П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. В 2 т. Т. II. М.: Русский язык, 2006. 560 с.

8. Büchmann G. Geflügelte Worte. Der Citatenschatz des Deutschen Volks. 1. Auflage, Haude- und Spenersche Buchhandlung. Berlin, 1864. 292 p.

9. Parry M. The traditional metaphor in Homer. Classical Philology. Vol. 28, no. 1, 1933, pp. 30–43.

10. Stanford W. B. Greek metaphor. Oxford, 1936. 290 p.

11. Бабкин А. М. Русская фразеология, ее развитие и источники. Ленинград: Наука, 1970. 261 с.

12. Барсов Н. И. Екклезиаст // Христианство. Энциклопедический словарь. В 2 т. М.: БРЭ, 1993. Т. 1. С. 527‒528.

13. Барт Р. Смерть автора // Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М.: Мысль, 1994. С. 384–391.

14. Бельчиков Ю. А. Крылатые слова // Лингвистический энциклопедический словарь / Под ред. В. Я. Ярцевой. М.: Советская энциклопедия, 1990. С. 246.

15. Гудков Д. Б. Прецедентные имена и проблемы прецедентности. М.: Изд-во МГУ, 1999. 152 с.

16. Гудков Д. Б. Люди и звери. Русские прецедентные имена и зоонимы в национальном мифе. Лингвокультурологический словарь. М.: URSS, 2020. 200 с.

17. Душенко К. В. Словарь современных цитат. 5200 цитат и выражений XX и XXI вв., их источники, авторы, датировка. М.: Эксмо, 2007. 864 с.

18. Живов В. М. XVIII век в работах Г. А. Гуковского, не загубленных советским хроносом // Гуковский Г. А. Ранние работы по истории русской поэзии XVIII в. М.: Языки русской культуры, 2001. С. 7‒35.

19. Ильин И. П. Интертекстуальность // Литературная энциклопедия терминов и понятий / Под ред. А. Н. Николюкина. М.: НПК «Интелвак», 2003. Стб. 307‒309.

20. Коваленко С. А. Крылатые строки (слова) // Литературная энциклопедия терминов и понятий / Под ред. А. Н. Николюкина. М.: НПК «Интелвак», 2003. Стб. 419‒420.

21. Ломакина О. В., Мокиенко В. М. Крылатика в современном культурном контексте // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Теория языка. Семиотика. Семантика. 2019. Т. 10. № 2. С. 256‒272.

22. Лосев А. Ф. Гомер. М.: Мин-во просвещения РСФСР, 1960. 345 с.

23. Петров А. В. «Век» и «столетие» в поэтическом словоупотреблении XVIII в. (историзация художественного сознания и разрушение «нормативной интертекстуальности») // Интертекст в художественном и публицистическом дискурсе: Сб. докладов междунар. научн. конф. Магнитогорск, 12–14 ноября 2003 года. Магнитогорск: МаГУ, 2003. С. 159–173.

24. Сложеникина Ю. В., Растягаев А. В. Житие канцлера Франциска Бакона: биография Ф. Бэкона в уникальном переводе Василия Тредиаковского (1760 г.). Василий Кириллович Тредиаковский как мыслитель и переводчик. М.: URSS, 2012. 232 с.

25. Фрейденберг О. М. Поэтика сюжета и жанра. М.: Лабиринт, 1997. 448 с.

26. Шишкина И. П., Финкельштейн Р. В. Крылатые слова, их происхождение и значение. Л.: Просвещение, 1972. 168 с.

27. Шулежкова С. Г. Крылатые выражения русского языка, их источники и развитие: автореферат дис. ... д-ра филол. наук. СПб., 1995. 43 с.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести