Везде
Идеал писца: надпись дьяка Остафия в Софии Константинопольской и русские книжные маргиналии XV в.
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Идеал писца: надпись дьяка Остафия в Софии Константинопольской и русские книжные маргиналии XV в.
Аннотация
Код статьи
S013161170017241-4-1
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Артамонов Юрий Александрович 
Аффилиация:
Московский университет МВД России им. В. Я. Кикотя
Институт российской истории РАН
Институт всеобщей истории РАН
Адрес: Российская Федерация, Москва
Гиппиус Алексей Алексеевич
Аффилиация:
Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики»
Российская академия народного хозяйства и государственной службы
Адрес: Российская Федерация, Москва
Выпуск
Номер 5
Страницы
79-94
Аннотация

В статье впервые публикуется надпись XV в. из cобора св. Софии в Константинополе (Стамбуле), сделанная приехавшим из Руси дьяком Остафием. Анализ граффито в контексте древнерусской эпиграфики Св. Софии позволяет отнести его к числу автографов лиц, посетивших столицу Византии не с собственно паломническими целями, но по служебной надобности (в связи с этим затрагивается вопрос о соотношении слов дьякон и дьяк, из которых второе, исходно также обозначавшее дьякона, стало со временем названием светского чиновника-канцеляриста). С профессиональной деятельностью автора надписи связано составляющее ее основное содержание молитвенное прошение о крепости руки. Оно находит параллели в записях русских книжных писцов XV в., в совокупности составляющих идеальный портрет средневекового переписчика.

Ключевые слова
София Константинопольская, древнерусская эпиграфика, средневековая книжность, записи писцов
Источник финансирования
Статья подготовлена в рамках проекта РФФИ (проект № 21-59-14005 «Хожения и эпиграфика: паломнические надписи, географическая мобильность и благочестие между Византией и Русью (V–XV века)).
Классификатор
Получено
12.12.2021
Дата публикации
12.12.2021
Всего подписок
6
Всего просмотров
116
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf Скачать JATS
1 На протяжении Средних веков самым большим и богатым городом Европы был Константинополь. Сюда в поисках коммерческого успеха, военной и гражданской карьеры, интеллектуальной и творческой деятельности, образования и научных знаний стекался люд со всех концов христианского мира. Особое место в этом миграционном водовороте принадлежало паломникам: храмы и монастыри города изобиловали реликвиями, связанными с событиями Священной истории и жизнью праведников.
2 Главным «реликварием» Константинополя был собор св. Софии, воздвигнутый в 532–537 гг. по инициативе императора Юстиниана Великого (527–565): здесь хранились многочисленные мощи святых, чудотворные иконы, библейские артефакты. В течение почти тысячи лет, до возведения собора св. Петра в Риме (XVI в.), этот храм был самой большой христианской церковью в мире. Его красота и величие поражали воображение современников. Так было вплоть до последних десятилетий существования Византии: когда положение империи стало катастрофическим и большинство церквей столицы пришло в упадок, Св. София по-прежнему сохраняла свое великолепие. Дьяк Александр, посетивший собор в конце XIV в., признавался, что величество и красоту храма невозможно описать1.
1. «И приидохомъ поклонiтися в святую Софѣю; величество еа и красоту не мощно исповѣдати» [ПСРЛ 4: 376].
3 В христианском мире бытовало убеждение, что Св. София является средоточием божественной благодати. О чудесах и знамениях, происходивших здесь, знали далеко за границами Византии. В соборе были специально отмечены места, прославленные явлением молящейся Богородицы, ангелов и святых. Считалось, что посещение Св. Софии и молитва в ней не останется без ответа. Это отношение находит свое подтверждение в многочисленных граффити, оставленных паломниками. Подавляющее большинство их находятся на галереях второго этажа собора: здесь было намного светлее, а доступ к стенам не был закрыт иконами и реликвиями.
4 Среди разноязычных надписей, которыми испещрены мраморные плиты, перила, балюстрады и колонны галерей собора, видное место занимают средневековые славянские граффити, выполненные кириллицей. Судя по отразившимся в них языковым особенностям, подавляющее большинство этих надписей оставлено выходцами из Руси. На сегодняшний день это самый большой расположенный вне исторических пределов Руси комплекс средневековой восточнославянской эпиграфики2.
2. Общий обзор этого комплекса см. в работе [Артамонов, Гиппиус, Зайцев 2012], резюмирующей результаты натурных исследований, проводившихся авторами в 2007–2010 гг.; там же ссылки на более ранние публикации К. Манго, И. Калаврезу-Максайнер, Д. Оболенского, А. А. Алексеева и А. П. Толочко. См. также монографию [Томов 2016], в части прочтений в основном опирающуюся на наши публикации. Надпись, издаваемая в настоящей статье, к 2011 г. еще не была нами прочитана и потому в книгу Т. Томова не вошла.
5 Граффито, впервые издаваемое в данной статье, находится в восточном сегменте южной галереи, где расположены еще несколько уже опубликованных древнерусских надписей. Справа от мозаики на южной стене, изображающей императора Константина II Мономаха и императрицу Ирину, на северной стороне дверного проема, через который в собор, следуя из дворца, попадала императорская чета, читается граффито из пяти строк: Г(оспод)и, помози рабу своему Филипу Микитиничю, столнику Киприѧна митрополита Киевьского и всеѧ Ру(c)[и]. Стольник, приближенный митрополита Киприана Филипп, по всей вероятности, сопровождал предстоятеля русской церкви во время одной из его поездок в Константинополь в 80х гг. XIV в. На колонне в средней части южной галереи он оставил еще один молитвенный автограф. Со значительной вероятностью этот человек отождествляется с Филиппом, вдова которого, Федосья, обращалась в 1404 г. к Киприану с просьбой разрешить ей жить вдовой в вотчине мужа, убитого холопами3.
3. См. [Артамонов, Зайцев 2009: 27‒28].
6 На ближайшей к двери колонне, с южной стороны, читаются два слова: Нужно ест. Восточнославянские особенности в языке – у в соответствии праславянским *ǫ и ж в соответствии с *dj (cр. церковнославянизм нужда) – указывают на происхождение автора из Руси. Надпись можно прочесть как цельное высказывание: «Тяжело, плохо, нужда!». Но, учитывая, что она осталась недописанной (отсутствует конечный ь), в ней можно видеть и отсылку к евангельскому стиху (Мф. 11: 12), который именно в этой форме неоднократно цитируется русскими авторами. Ср., например, в «Домострое»: «И паки рече Господь: нужно есть царство небесное, и нужницы восхищают е».
7 Немного левее и выше на той же колонне читается еще одна русская надпись. Она сделана при изображении креста и гласит: Свѧтаѧ Софие! Грьчинъ ψлъ. Очевидно, что Гречинъ здесь – не этноним, а прозвище русского человека (о восточнославянском происхождении писавшего говорит употребление ѧ в значении ['а]). Из источников XII в., к которому, судя по начертаниям букв, относится надпись, известен один носитель такого прозвища, который вполне мог бы претендовать на авторство граффито. Это знаменитый Олисей-Гречин Петрович – новгородский боярин, священник и церковный художник, усадьба которого была исследована в 1970х гг. на Троицком раскопе. Сопоставление летописных упоминаний с показаниями берестяных грамот позволяет считать его сыном боярина Петра Михалковича, в 1155 г. выдавшего дочь за князя Мстислава Юрьевича, сына Юрия Долгорукого. Предполагается, что свое прозвище и профессию иконописца Олисей Петрович вынес из Византии, куда в 1162 г. направился изгнанный из Руси Андреем Боголюбским Мстислав Юрьевич и где его, несомненно, сопровождала жена, сестра будущего Гречина4.
4. См. [Гиппиус 2005].
8 На соседней, юго-восточной, колонне – выполненная хорошо читаемыми большими буквами надпись: Стефаносъ русинъ дьякъ. Палеографически она датируется концом XIII – первой половиной XIV в., и в принципе не исключено, что ее мог сделать известный Стефан Новгородец, посетивший Константинополь в 1347/48 гг. и оставивший рассказ о своем путешествии. Но специальных оснований для такой атрибуции нет: автором надписи мог быть любой другой выходец из Руси, носивший то же имя. Отметим характерную деталь: прямо указав на свое русское происхождение, дьяк Стефан написал свое имя на греческий лад – с окончанием -ос, к которому, однако, добавил славянский ер.
9 Таков ближайший эпиграфический контекст, в который помещается непосредственный предмет данной статьи. Публикуемая надпись находится на второй справа колонне юго-восточной экседры и сделана на черном включении кальцита в темно-зеленый мрамор колонны (илл. 1‒3). Во время нанесения надписи автору открывался из-за колонны величественный вид в центральное подкупольное пространство собора, а за его спиной находились посвятительные мозаичные композиции.
10

Илл. 1. План галерей собора. Fig. 1. Plan of the cathedral galleries.
11

Илл. 2. Расположение надписи. Fig. 2. Location of the graffiti.
12

Илл. 3. Надпись Остафия, фотография. Fig. 3. Ostafiy's graffiti, photograph.
13

14 Надпись состоит из пяти строк. Неглубокие линии букв прочерчены тонким предметом, их высота колеблется от 0,4 см (а в слове рука) до 1,2 см (ф)5. Прочтение затрудняют многочисленные трещины и царапины, а также истертость поверхности колонны. Несмотря на это, текст удается разобрать. Приводим его дважды: в оригинальном виде, а затем с делением на слова и конъектурами:
5. Длина строк соответственно: 4,8 см, 6,2 см, 3,5 см, 3,7 см, 3,8 см. Первая строка находится на высоте 78 см от базы колонны.
15 г҃ипомозидь---
16 ωстафьюрабу
17 сво-му
18 дабыему
19 рукакрѣпка
20 Г(оспод)и, помози дь[яку] Ѡстафью, рабу сво[е]му, дабы ему рука крѣпка.
21 На русское происхождение автора указывает форма канонического имени Евстафий с начальным о-, а также запись как у рефлекса *ǫ в рука. Палеографические аналогии позволяют датировать надпись второй половиной XIV – первой половиной XV в. Об этом говорят характерные начертания е, и, р, ѣ (см. хронологические графики в [Рыбаков 1964]). Граффито имеет близкое сходство с надписями № 72, 73, 75 из новгородской церкви св. Федора Стратилата на Ручью, которые датируются издателем XV в. (ср.: а, б, е, и, р, ь) [Рождественская 1992: 112, 114]. Параллели в начертании а, и, р, ь, ѣ обнаруживаются с граффити № 23 и № 24 из Спасо-Преображенской церкви в Полоцке; первое выполнено в 1477 г., второе – в 1440 г. [Калечиц 2011: 118–119]. Использование методики внестратиграфического датирования, разработанной А. А. Зализняком [2000] для берестяных грамот и в целом успешно применяемой в эпиграфике, дает более узкую предпочтительную датировку надписи: 1380-е – 1390-е гг.
22 Молитва Остафия состоит из двух частей: общего обращения к Господу и уточняющего его пожелания крепости руки. Первая выполнена не совсем традиционным образом: имя автора предшествует словам рабу своему, а не стоит после, как это обычно делалось. Причина в том, что после г҃и помози писавший поместил слово, определявшее его социальный статус или род деятельности. В настоящий момент от него сохранилось только две первые буквы – д и ь. Можно предположить, имея в виду уже приведенную надпись Стефана, что это начальные буквы слова дьякъ.
23 Это слово, возникшее в старославянском языке как заимствование из бытового греческого διάκος – сокращения от διάκονος ‘дьякон’ (в свою очередь из лат. diaconus) [Фасмер 1986: 560], встречается в древнерусских памятниках в трех значениях, обозначая: 1) дьякона, 2) любого младшего клирика, не имеющего степени священства, и 3) должностное лицо при князе или церковном иерархе, выполняющее роль секретаря, делопроизводителя [Аванесов (гл. ред.) 1989: 472–473]. Последнее значение возникает на основе первых двух по понятной причине: в раннюю пору развития русской бюрократии функции писцов-канцеляристов выполняли грамотные клирики (так же дело обстояло и на Западе: ср. англ. clerk, происходящее от лат. clericus). Это значение, хотя и фиксируется словарями лишь с XIV в. (из-за чего само появление дьяков-канцеляристов иногда ошибочно относят к этому времени) [Толочко 2013: 214–218], безусловно, существовало уже в XI–XII вв. Ярче всего его демонстрируют автографы дьяков новгородского посадника Остромира (заказчика знаменитого Остромирова евангелия 1056/57 г.) в Новгородском Софийском соборе [Медынцева 1978: 94–97; Гиппиус и Михеев 2013: 162]. По всей вероятности, к этой категории церковных или светских чиновников, посещавших византийскую столицу не с собственно паломническими целями, но по долгу службы, в качестве представителей или в свите своих патронов, принадлежали и Стефан с Остафием. Еще один ее представитель той же социальной группы, аттестовавший себя как «Яков Григорьевич, писарь Герасима митрополита Киевского», расписался в западной части южной галереи на колонне, соединенной с юго-западным опорным столбом. Граффито датируется концом 1432 – началом 1433 г., временем посвящения смоленского епископа Герасима в сан митрополита Киевского и всея Руси [Калаврезу-Максайнер, Оболенский 1981: 8]. Вспомним и уже упомянутого дьяка Александра, посетившего Св. Софию в конце XIV в., по его собственному признанию, по торговым делам («приходихомъ куплею») и описавшего свои впечатления.
24 Вторую часть молитвы (да бы ему рука крѣпка) можно было бы интерпретировать в свете ветхозаветных упоминаний сильной руки как аллегории господства и победы (Быт. 49:8, Суд. 4:24, Пс. 88:14), полагая, что таким образом автор испрашивал у Господа духовной крепости, благополучия и успеха в делах. В этом смысле прошение о крепости руки встречается и в православных молитвословиях, например, в Каноне молебном Ангелу хранителю: «не да́ждь мѣ́ста лука́вому де́мону ѡблада́ти мно́ю, наси́льствомъ сме́ртнагѡ сегѡ̀ тѣлесѐ, укрѣпѝ бѣ́дствующую и худу́ю мою̀ ру́ку, и наста́ви мя̀ на пу́ть сп҃се́нія»6. Однако с бо́льшим основанием прошение Остафия можно связывать с его профессиональной деятельностью писца, повседневный труд которого требовал не только усердия и внимания, но и твердости руки. В пользу этого говорят яркие параллели, которые наша надпись находит среди записей писцов конца XIV – начала XVI в. на полях древнерусских рукописных книг. В настоящее время нам известно пять таких записей в четырех кодексах. Приведем их, для удобства пронумеровав и присвоив надписи Остафия номер [1].
6. Цитируется по церковнославянскому подкорпусу Национального корпуса русского языка [НКРЯ].
25

[2] Паренесис Ефрема Сирина, середина XIV в. (РГБ, ф. 304/1, собрание Троице-Сергиевой лавры, № 7). Запись внизу последнего в книге л. 248 об. почерком XV в.: «Ги҃ помози рабу своему, да|i Богъ єму гораздо писати, рука бы єму крѣпъка». (илл. 4)
26

Илл. 4. Паренесис Ефрема Сирина, сер. XIV в., запись XV в. Fig. 4. Parenesis of Ephraim the Syrian, mid. 14th century, entry of the 15th century.
27 [3] Минея, июль, XV в. (ГИМ, собрание Успенского собора Московского Кремля, № 18/108, XV в.). Запись на л. 1 (по-видимому, почерком основного писца рукописи: «Господи, помози рабу своему Ивану пера дописати, рука ему крепка и сердце право» [Истомин, Сперанский 1963: 97]
28 Минея 1507 г. (РНБ, собрание В. А. Крылова, № 2). Две записи почерком писца рукописи на л. 000, варьирующие один и тот же текст:
29

Л.000
30 [4] Слава всемогущему Бг҃у в бесконе(ч)ныя вѣ(к), ами(н).Ги҃, Ису(с) Х(с)е сне Бжии, помилуи мѧ грѣшнаго и беззаконнаго Кузму. Даи Ги҃ єму рука крѣпка, а ср(д)це бы ему весело, а ѡко бы ему быстро, а оумъ бы єму терезвъ (илл. 5).
31

Илл. 5. Минея 1507 г., запись писца. Fig. 5. Menaion 1507, written by a scribe.
32 [5] Помози, Ги҃, рабу твоему Кузмѣ. Даи Бг҃ъ ему рука крѣпка, а ср(д)це бы ему весело, а ωко бы ему быстро, а оумъ бы ему терезвъ.
33 [6] Слова Григория Богослова, конец XIV в. ГИМ, собрание Чудова монастыря, № 11). Запись на л. 1 почерком XV в.: Гси, помози рабꙋ своемꙋ Ꙗковꙋ изꙋчитися писати, рꙋка бы [е]мꙋ крѣпка, ѡко бы емꙋ свѣтло, ꙋмъ бы [е]му остроченъ, писати бы ему з…мъ … (илл. 6) [Молдован 2018: 212; ср. Протасьева 1980: 11].
34

Илл. 6. Слова Григория Богослова кон. XIV в., запись XV в. Fig. 6. Words by Gregory the Theologian late 14th century, entry of the 15th century.
35 Последняя запись требует специального комментария – как потому, что текст ее местами смыт и до конца не прочитан, так и ввиду экстраординарности самой рукописи, в которой она находится, написанной особым «лигатурным письмом», с использованием самых разнообразных приемов сокращений. По оценке А. М. Молдована, «рукопись не была предназначена для общего пользования, а находилась в личном употреблении “профессионального” книжника и его последователей. Получавшие эту рукопись в наследство другие книжники, несомненно, понимали ее “филологическое” значение, о чем говорит молитвенная запись на первом листе рукописи, сделанная почерком XV в. Неровный почерк, которым сделана эта запись, свидетельствует, как кажется, о том, что каллиграфические навыки автора записи в момент ее написания были еще весьма далеки от вожделенного идеала» [Молдован 2018: 212].
36 Трудности прочтения записи не исчерпываются ее окончанием. Проблему составляет также словоформа, переданная в публикациях как остроченъ. Это неизвестное историческим словарям русского языка слово можно понять как страдательное причастие прошедшего времени от глагола острочити ‘обстрочить’, засвидетельствованного как портновский термин, но имеющего смысл и применительно к книжной строке – понятию, ключевому для работы писца. Как характеристика ума остроченъ может означать ‘ограниченный строками, не выступающий за строку’. Проблема в том, однако, что перед о имеется пустое пространство, на котором должна была находиться еще одна буква. Предполагать ее наличие следует и потому, что начальное о- (в слове ѡко) писец обозначил омегой. Единственно возможной кажется реконстр1507укция (п)остроченъ. Как и остроченъ, это слово, также не засвидетельствованное в памятниках, может представлять собой страдательное причастие от построчити – совершенного вида к строчити ‘писать строками’; в этом случае ему можно приписать значение ‘организованный в строки’. Но его можно трактовать и как краткую форму прилагательного построчный со значением ‘привязанный к строке’. Эти интерпретации, впрочем, различаются лишь смысловыми оттенками, выражая общую идею, лежащую в основе использованного определения: ум писца должен быть сосредоточен на строке, чтобы не «преступить» ее. Показательно, что «преступление строки» как стандартная ошибка прямо увязывается в послесловиях писцов с недостатком ума. См., например, запись в Апостоле 1495 г. (РГБ, собрание Румянцевского музея, № 9): Аже буду гдѣ ѡблаsняся криво написалъ или строку преступилъ в своей гроубости и въ молодѣ оумѣ… [Востоков 1842: 13].
37 Окончание записи пока не поддается прочтению. Конъектура золотомъ, предложенная Т. Н. Протасьевой, не подтверждается изучением опубликованного снимка: буква перед м – явно не о, а скорее и или ы, а через одну позицию после з хорошо просматривается еще одно м. Таким образом, здесь, скорее всего, читалось прилагательное в форме творительного падежа единственного числа мужского или среднего рода, согласованное с существительным, от которого видны остатки букв в начале пятой строки. Возможно, это сочетание еще удастся восстановить с применением современных технических средств, пока же можно лишь констатировать, что оно было столь же нетривиально, как и предшествующее определение ума, носящее характер индивидуального словотворчества.
38 Вместе с константинопольской надписью дьяка Остафия приведенные тексты создают совокупный «портрет» идеального писца. Ядро модели, по которой он строится, образуют предикации, называющие в модальности благопожелания качества отдельных органов этого идеального книжника: рука – крепка (1-6), сердце – право (3) и весело (4, 5), око – быстро (4, 5) и светло (6), ум – трезв (4, 5) и «построчен» (6). Крепость руки, с которой начинаются все характеристики и к которой они могут сводиться, составляет, как видим, инвариант этой схемы. Ее расширение осуществляется за счет добавления атрибутов самого процесса письма: гораздо писати (2), пера дописати (3), изучитися писати, писати (6).
39 Интересен и грамматический аспект варьирования этой модели. Базовой здесь следует признать оптативную конструкцию рука бы ему крѣпка, представленную в четырех из шести текстов. В [6] она проведена последовательно, в [4, 5] мы находим ее в трех позициях из четырех, за исключением первого звена, оформленного конструкцией с именительным падежом при инфинитиве: «Даи Ги҃ (Даи Бг҃ъ) ему рука крѣпка». Формы именительного падежа существительных женского рода регулярно встречаются в древнерусских текстах в сочетаниях с инфинитивом – как реализация модели трава косити, широко представленной и в современных диалектах. Употребление же их при императиве было до сих пор засвидетельствовано лишь примером из Синодального списка Новгородской первой летописи (под 1230 г.): «а даи Бъ҃ мл҃тва ѥго ст҃аѧ всѣмъ кр(с̑)тьꙗномъ» [НПЛ: 70]. Двукратное использование этой конструкции в записях Минеи 1507 г. показывает, что она воспринималась писцом как нормативная. Не исключено, правда, что такое построение фразы представляет собой результат «свертывания» более пространной модели, представленной в Паренесисе [6]: даi Богъ ему гораздо писати, рука бы ему крѣпъка. Трансформацией базовой модели с оптативом является, похоже, и конструкция с индикативом в [3]: рука ему крепка, и сердце право. Примечательно, что предшествующее этой фразе пера дописати звучит как отголосок гораздо писати из той же записи.
40 Представленный в надписи дьяка Остафия вариант да бы ему рука крѣпка также необычен в грамматическом отношении. Союз дабы, исторически возникающий из сочетания да с сослагательным наклонением, предполагает употребление перфектного л-причастия (дабы ему рука крѣпка была). Последнее слово, в принципе, могло быть просто не дописано (писавший уперся в границу линзы черного кальцита, а ниже места уже не осталось). С другой стороны, использованная конструкция могла иметь своим прототипом конструкцию Даи Богъ ему рука крѣпка.
41 Так или иначе, дьяк Остафий, выводя свою надпись в Св. Софии, действовал как представитель книжной культуры своего времени, использовав молитвенно-благопожелательную формулу, принятую в его профессиональной среде. Малое пространство, которое он выбрал для надписи, и лапидарность храмовой эпиграфики как таковой, заставили его ограничиться инвариантным пожеланием крепости руки. Впрочем, из всех качеств «идеального писца» для вырезания букв на мраморе требовалось в первую очередь именно это.

Библиография

1. Востоков А. Х. Описание русских и словенских рукописей Румянцовского музеума. СПб, 1842.

2. НПЛ – Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов / [Под ред. и с предисловием А. Н. Насонова]. М.; Л., 1950.

3. Аванесов Р. И. (гл. ред.). Словарь древнерусского языка (XI–XIV вв.). Т. II. М.: Русский язык, 1989. 494 с.

4. Артамонов Ю. А., Гиппиус А. А., Зайцев И. В. Древнерусские надписи Константинопольской Софии // 1150 лет российской государственности и культуры. Материалы к Общему собранию РАН, посвященному Году российской истории (Москва, 18 декабря 2012 г.). М.: Наука, 2012. С. 282–292.

5. Артамонов Ю. А., Зайцев И. В. Три древнерусские надписи из храма святой Софии в Константинополе-Софии // Восточная Европа в древности и средневековье: Чтения памяти члена-корреспондента АН СССР Владимира Терентьевича Пашуто. Выпуск XXXII: Сравнительные исследования социокультурных практик. М.: ИВИ РАН, 2009. С. 19‒29.

6. Гиппиус А. А. К биографии Олисея Гречина // Церковь Спаса на Нередице: от Византии к Руси. М.: Индрик, 2005. С. 11‒25.

7. Гиппиус А. А., Михеев С. М. О подготовке свода надписей-граффити Новгородского Софийского собора // Письменность, литература, фольклор славянский народов. История славистики. XV Международный съезд славистов. Минск, 20–27 августа 2013 г. Доклады российской делегации. М.: Древлехранилище, 2013. С. 152–179.

8. Зализняк А. А. Палеография берестяных грамот и их внестратиграфическое датирование // Янин В. Л., Зализняк А. А. Новгородские грамоты на бересте. Т. X: (Из раскопок 1990–1996 гг.). Палеография берестяных грамот и их внестратиграфическое датирование. М.: Русские словари, 2000. С. 134‒429.

9. Истомин Г. И., Сперанский М. Н. Описание рукописей Успенского кремлевского собора (ГИМ, инв. № 83070). Вводная заметка, Примечания и подготовка текста В. Д. Кузминой // Исследования по лингвистическому источниковедению. М., 1963. С. 88–119.

10. Калечыц I. Л. Эпиграфіка Беларусі X–XIV стст. Мінск: Беларус. навука, 2011. 271 с.

11. Медынцева А. А. Древнерусские надписи Новгородского Софийского собора XI–XIV века. М.: Наука, 1978. 311 с.

12. Молдован А. М. «Лигатурное письмо» и другие особенности рукописи ГИМ, Чуд. 11 // Труды Института русского языка им. В. В. Виноградова. 2018. № 16. С. 193–216.

13. Протасьева Т. Н. (сост.) Описание рукописей Чудовского собрания. Новосибирск: Наука, 1980. 233 с.

14. Рождественская Т. В. Древнерусские надписи на стенах храмов: Новые источники XI–XV вв. СПб.: Изд-во С.-Петербургского университета, 1992. 171 с.

15. Рыбаков Б. А. Русские датированные надписи XI–XIV веков. М.: Наука, 1964. 48 с. (Археология СССР. Свод археологических источников. Е 1–44.)

16. Толочко А. П. Дьяк Давыдов // Храм i люди. Збiрник наукових праць до 90-рiччя з дня народження Сергiя Олександровича Висоцького. Київ: Agrar Media Group, 2013. С. 214–218.

17. Томов Т. Непознатят храм «Св. София»: Надписи-графити на кириллица и глаголица. София: ЕмАйВи Консулт ЕООД, 2016. 255 с.

18. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: в 4 т. / Пер. с нем. и доп. О. Н. Трубачева. Изд. 2-е, стереотипное. Т. I. М.: Прогресс, 1986. 573 с.

19. Kalavrezou-Maxeiner I., Obolensky D. Church Slavonic Graffito in Hagia Sophia, Constantinople // Harvard Ukrainian Studies. 1981. Vol. 5. No. 1. March. P. 5–10.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести