Везде
Смысловая наполненность понятия «история» в художественном мире М. Ю. Лермонтова
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Смысловая наполненность понятия «история» в художественном мире М. Ю. Лермонтова
Аннотация
Код статьи
S013161170021744-7-1
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Киселева Ирина Александровна 
Аффилиация: Московской области Московский государственный областной университет
Адрес: Российская Федерация, Москва
Поташова Ксения Алексеевна
Аффилиация: Московской области Московский государственный областной университет
Адрес: Российская Федерация, Москва
Ермакова Алена Сергеевна
Аффилиация: Московской области Московский государственный областной университет
Адрес: Российская Федерация, Москва
Выпуск
Номер 4
Страницы
63-74
Аннотация

Предметом анализа настоящего исследования является семантика истории в поэзии Лермонтова. Актуальность осмысления истории для поэта определяется событиями, очевидцем и участником которых он был, – Кавказской войны, отголосков Отечественной войны 1812 года. В процессе анализа выявлено, что значение прошедших времен в языковой картине мира Лермонтова выражена через конкретные единицы языка: абстрактные номинативы старина, поверье, преданье, история, дающие общие представления об историческом процессе и обладающие широким эмоциональным спектром; слова, приобретающие в контексте его произведений оценочный характер, – древнее, прошлое, минувшее, давнее; словосочетания с конструктивно обусловленным значением в преданьях славы, прежних лет, прежних дней, в прежни годы, старинны годы, давно тому назад, придающие тексту оттенок фольклорной стилизации. Характерные для идиостиля Лермонтова стилизованные под фольклор конструкции привносят в поэтическое повествование черты разговорного стиля и задают иллюзию сказочности с семантикой взгляда в прошлое. Выявлено, что лексическое богатство понятия «история» и его смысловая наполненность связаны с острым чувством личностной приобщенности Лермонтова к ценностно-смысловым координатам традиционной культуры. Память истории у Лермонтова является мерой духовно-нравственной состоятельности человека. Личностное бытие поэт рассматривает как органическую часть и аналог истории в ее традиционном понимании как движение времени и его ценностную содержательность.

Ключевые слова
история, старина, преданье, героика, Кавказ, М. Ю. Лермонтов, картина мира
Классификатор
Получено
27.09.2022
Дата публикации
27.09.2022
Всего подписок
3
Всего просмотров
63
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf Скачать JATS
1 В предисловии к «Журналу Печорина» М. Ю. Лермонтов, размышляя о предмете повествования, высказывает примечательное суждение, отражающее семантическую многозначность слова история: «История души человеческой, хотя бы самой мелкой души, едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа» [Лермонтов 1954–1957, т. 6: 249]. Данное суждение ярко демонстрирует бытование двух равноправных лексических значений слова история в языковой картине мира Лермонтова: 1) история как жизненный путь, судьба отдельно взятого человека («совокупность фактов и событий, связанных с кем-, чем-л.» [Евгеньева 1999, т. 1: 691]); 2) история как совокупность фактов прошлого, течение и развитие всего человечества («прошлое, сохраняющееся в памяти людей» [Евгеньева 1999, т. 1: 691]). Несмотря на то что в приведенном контексте Лермонтов отдает предпочтение первому смыслу, все же «история целого народа» в значительной степени занимала творческое мышление поэта, обладающего «историческим чутьем» [Андреевский 2014: 297]. Истории отведено особое место в художественном мире Лермонтова: поэт разворачивает сюжеты своих произведений на фоне древнерусской истории, осмысляет события Отечественной войны 1812 года; предметом его пристального интереса становится начавшаяся в 1817 году Кавказская война. Современный поэту кавказский мир, в который Лермонтов был активно вовлечен, начиная с детских впечатлений в станице Шелковой, где гостил он ребенком, до участия в военных действиях в чине поручика Тенгинского полка, имел в его сознании безусловное историческое измерение. Поэт, безусловно, понимал и чувствовал, что именно на Кавказе в его время вершилась история.
2 Слово история, по данным «Частотного словаря языка М. Ю. Лермонтова», употребляется 52 раза [Мануйлов 1982: 732]. В значении общечеловеческого диахронического процесса слово история используется поэтом лишь единожды – в приведенном фрагменте из «Героя нашего времени». Непосредственно под «историей» Лермонтов понимал историю человека, т. е. его жизненный путь или отдельные поступки («Ее история ужасна, // Как вспоминанье без надежд» («Демон») [Лермонтов 1954–1957, т. 4: 230], «Пускай историю страстей // И дел моих хранят далекие потомки» («Наполеон») [Лермонтов 1954–1957, т. 1: 47]); занимательный рассказ из жизни («Если хотите, я расскажу: это целая история», «Мне страх хотелось вытянуть из него какую-нибудь историйку» («Герой нашего времени») [Лермонтов 1954–1957, т. 6: 238, 208]); отрасль науки, дисциплину («…Длинный год // Провел он средь тетрадей, книг, историй // Грамматик, географий и теорий» («Сашка») [Лермонтов 1954–1957, т. 4: 73]).
3 Следует отметить, что богатая смысловая наполненность слова история была характерной для языковой ситуации конца XVIII – первой трети XIX века. Аналогичное употребление этой лексемы находим и в словаре языка А. С. Пушкина – превалирующим у поэта оказывается обозначение этим словом отрасли науки «о прошлом человечества, стран, народов в их развитии», а также «рассказ, повествование, происшествие, случай» [Виноградов 2000, т. 2: 272–273]. Полисемия слова история напрямую связана с его этимологией. В активном составе русского языка эта лексема в значении «исторического повествования» была зафиксирована уже в XIV–XV вв. наряду с формами «исторический» и «историйский» [Срезневский 1893: 1151], [Черных 2007, т. 1: 360]. Затем в XVII – начале XVIII века слово было вытеснено формой польского происхождения «гистория» в значении «рассказ, происшествие, повесть» [Черных 2007, т. 1: 360]. Со второй половины XVIII века, т. е. периода, характеризующегося развитием исторической науки, ставшей «почвой, на которой вырастал интерес к судьбам народа» [Киселева 2019: 45], к историческим процессам прошлого, памятникам древнерусской культуры и устной словесности, старая форма история вновь начинает входить в активное словоупотребление со значением «закономерного поступательного развития действительности» [Черных 2007, т. 1: 360]. В подобном значении лексема не раз встречается в размышлениях Г. Р. Державина («исторьи веки», «история есть цепь злодейств» [Державин 1864–1867, т. 1: 625, т. 2: 715]) и используется Н. М. Карамзиным в названии его фундаментального труда об истории Государства Российского.
4 Для выражения значения ретроспективы, определяющей семантическую наполненность понятия «история», наделения звуковой оболочкой обращения к историческому прошлому государства Лермонтов использовал слово древнерусского происхождения старина, которое с XI века употреблялось для обозначения «прежнего времени» [Черных 2007, т. 2: 199]. Именно слово старина как в связи с наибольшей частотностью использования, так и в связи с присущей ему сосредоточенностью на выражении исторической памяти определяется как центр понятия «история» в языковой картине мира поэта. В то же время само употребление Лермонтовым слова старина отмечено различным спектром образности, оценочности и экспрессивности, что говорит о множественности смысловых оттенков этого слова.
5 В «Словаре языка Лермонтова» лексема старина встречается 44 раза, лексема «старинный» – 6 раз [Мануйлов 1982: 772]. Старина понимается поэтом как время прошедшее, эпоха со своими событиями, явлениями и героями («старинны годы»), это лексическое значение и выступает в качестве основного. Старина – это условное время, являющееся неким эталоном, призмой для оценивания событий современности. Эпитет старинный связан с высокими достоинствами человека: «Один Вадим да Ингелот // На сердце будут сохранять // Старинной вольности любовь» («Последний сын вольности» [Лермонтов 1954–1957, т. 3: 116]). Старинные годы для Лермонтова – это времена свободы, укоренения в традиции, верной системы ценностных координат: «Где прежде греки воспевали // Их храбрость, вольность; но оне // Той страшной участи не знали, // И дышит всё здесь стариной, // Минувшей славой и войной» («Корсар» [Лермонтов, 1954–1957, т. 3: 43]).
6 В системе временных координат история может иметь различную отнесенность. История может вовсе не знать временной принадлежности: «В старинны годы люди были // Совсем не то, что в наши дни; // (Коль в мире есть любовь) любили // Чистосердечнее они» («Незабудка» [Лермонтов 1954–1957, т. 1: 91]). Или подразумевать отсылку к давно прошедшей эпохе. Так, в поэме «Олег» Лермонтов под стариной подразумевает время до крещения Руси: «Во мгле языческой дубравы, // В года забытой старины, // Когда-то жертвенник кровавый // Дымился божеству войны» [Лермонтов 1954–1957, т. 3: 57]. В этом фрагменте старина характеризуется как забытая, дополняется коннотативным оттенком пройденного, смененного этапа истории. Старина наделяется временными указателями, носящими условный характер, не дающими точной временной отнесенности – «в года», «когда-то». Примечательной чертой идиостиля Лермонтова является то, что лексемы «год», «век», «столетье», обозначающие «момент, точку на оси времени» [Колесникова 2018: 19], у него не выполняют функцию лексических показателей точной отнесенности истории к прошлому: «И многие годы неслышно прошли; // Но странник усталый из чуждой земли // Пылающей грудью ко влаге студеной // Еще не склонялся под кущей зеленой» («Три пальмы» [Лермонтов 1954–1957, т. 2: 124]); «Есть чувство правды в сердце человека, // Святое вечности зерно: // Пространство без границ, теченье века // Объемлет в краткий миг оно» («Мой дом» [Лермонтов 1954–1957, т. 1: 291]); «Века изгнания и мук, // Века бесплодных размышления, // Все оживилось в нем» («Демон» [Лермонтов 1954–1957, т. 4: 228]). В лермонтовских текстах эти временные указатели хотя и задают движение времени, но не представляют историю как социокультурный процесс.
7 Старина у Лермонтова может быть недавним прошлым, как в стихотворении «Валерик», где поэтом дается отсылка к походам генерала А. П. Ермолова по покорению Кавказа: «Вот разговор о старине // В палатке ближней слышен мне; // Как при Ермолове ходили // В Чечню, в Аварию, к горам» [Лермонтов 1954–1957, т. 2: 168]. Очевидно, что основным критерием истории для Лермонтова является вовсе не отнесенность событий к древним эпохам, а их особый характер, не свойственный современности. В изображениях старины явственно звучит понимание поэтом живой связи настоящего с прошлым как мерила постоянства нравственных ценностей.
8 Старина у поэта – это время подвигов, концентрации физических и духовных сил, самоотверженности. Такое понимание истории и определяет «ассоциативное окружение» [Караулов 2015: 27] лексемы старина: «Помню я только старинные битвы, // Меч мой тяжелый да панцирь железный» («Пленный рыцарь» [Лермонтов 1954–1957, т. 2: 156]). Эти «старинные» качества и есть суть истинного богатырства, которому Лермонтов дал оценку в стихотворении «Бородино»: «Да, были люди в наше время, // Не то, что нынешнее племя: // Богатыри – не вы!» [Лермонтов 1954–1957, т. 2: 80]. В стихотворении Лермонтова «Поле Бородина» явленный в недавний период героизм русских воинов позволяет вписать Бородинскую битву в сонм великих исторических событий: «Однако же в преданьях славы // Все громче Рымника, Полтавы // Гремит Бородино» [Лермонтов 1954–1957, т. 1: 290]. Лексемой преданье, имеющей значение передачи событий из поколения в поколение, поэт подчеркивает героический пафос Бородинской битвы. В этом стихотворении Лермонтов представляет целую цепь ассоциаций, связанных с пониманием истории как длящейся жизни социально-исторического сознания. В этом стихотворении понимание истории оказывается связано со словосочетанием конструктивно обусловленного значения в преданьях славы (ср.: «Преданья старины глубокой»; «Преданья Славы и любви» в поэме «Руслан и Людмила» А. С. Пушкина [Пушкин 1937–1959, т. 4: 7, 85]) и с ментальными словами вспомня, в памяти, знаменующих связь времен в пространстве истории.
9 Старина у Лермонтова часто выступает мерой достоверности, истинной мудрости. В стихотворении «Валерик» акцентируется, что смысловое название одноименной реки – «речка смерти», у которой происходит увиденное самим поэтом кровавое сражение, «дано старинными людьми» [Лермонтов 1954–1957, т. 2: 168]. Изображенные Лермонтовым военные события, свидетелем которых он являлся, подтверждают смысл старинного топонима – Валерик (название «этимологизируется из первоначального Валеран хи в дословном переводе – “смерти река”» [Киселева 2014: 65]), не дают усомниться в его точности. В поэме «Сашка» традиция оценивается как нравственный кодекс: «От правил, утвержденных стариной, // Не отступлю, – я уважаю строго // Всех стариков» («Сашка» [Лермонтов 1954–1957, т. 4: 43]). Подобное коннотативное значение старины как времени, задающего ценностную аксиому последующим поколениям, обнаруживается и в стихотворении «Последнее новоселье», в котором Лермонтов подчеркивает ценность истории как традиции. Утраченные «заветные отцовские поверья» есть предательство «велико, священно земли», и превращает людей в «жалкий и пустой народ» [Лермонтов 1954–1957, т. 2: 182]. В стихотворении «Приветствую тебя, воинственных славян…» Лермонтов, обращаясь к персонифицированному древнему городу, посредством риторического вопроса ставит знак равенства между героикой и прошлым: «Скажи мне, Новгород, ужель их больше нет? // Ужели Волхов твой не Волхов прежних лет?» [Лермонтов 1954–1957, т. 2: 46].
10 Пагубность отказа от исконных традиций звучит в иронических описаниях Лермонтовым среды обывателей, воспринимающих установки на просвещение и цивилизацию настолько буквально, что старина уже становится для них антиценностью. Старина в таком контексте реализуется в антиномиях «старое – новое», «внутреннее – внешнее»: «Меж двух соседей говор страстный // Но в наше время решено, // Что все старинное смешно» («Тамбовская казначейша» [Лермонтов 1954–1957, т. 4: 131]); «Но с успехом просвещенья // Вместо грубой старины // Введены изобретенья // Чужеземной стороны» («На серебряные шпоры я в раздумии гляжу…» [Лермонтов 1954–1957, т. 2: 73]). Особенно остро мысль об искажении ценностной парадигмы как следствия утраты традиции, звучит в стихотворении «1-е января» («Как часто пестрою толпою…»), в котором поэт показывает трагический разлад современного ему сообщества. В этом произведении понимание старины как эпохи идеалов переносится Лермонтовым на сугубо личный жизненный опыт и связывается с «полетом души, ее возвращением к тем местам, которые были значимыми» [Косяков 2020: 8]. Собственные былые годы – годы детства – воспринимаются поэтом как идеал гармонии: из дисгармонии мира масок лирический поэт стремится «памятью к недавней старине» [Лермонтов 1954–1957, т. 2: 136]. Старина же в стихотворении обретает зримость и плотность, понимается как «царство дивное»: «Родные всё места: высокий барский дом // И сад с разрушенной теплицей; // Зеленой сетью трав подернут спящий пруд, // А за прудом село дымится – и встают // Вдали туманы над полями» [Лермонтов 1954–1957, т. 2: 136].
11 История у Лермонтова связана и с фольклорной традицией, что проявилось как со стороны использования фольклорных формул, так и на содержательном уровне. Отсылки к «старинному» времени, к давним временам могут служить у Лермонтова началом повествования, конструкцией, аналогичной фольклорному зачину, задающей временные координаты дальнейшему повествованию и «акцентирующей повествовательное начало высказывания» [Киселева, Поташова 2020: 132]: «Давным-давно, у чистых вод // Где по кремням Подкумок мчится…» («Измаил-бей») [Лермонтов 1954–1957, т. 3: 156]; «В старинны годы жили-были // Два рыцаря, друзья»; «В старинны годы люди были» («Незабудка») [Лермонтов 1954–1957, т. 1: 91]. Во всех приведенных примерах временна́я удаленность описываемых событий от говорящего создается с помощью использованных в «событийном контексте» [Падучева 2004: 518] фольклорных формул с семантикой взгляда в прошлое. Оригинальным приемом создания эффекта ретроспекции в идиостиле Лермонтова можно назвать стилизованную под фольклорную формулу конструкцию «давно тому назад»: «Выслушай. Давно // Тому назад имел я брата» («Хаджи Абрек») [Лермонтов 1954–1957, т. 3: 275], «Клариссу юноша любил // Давно тому назад» («Гость») [Лермонтов 1954–1957, т. 2: 218]; «Давно тому назад, в городе Тифлизе, жил один богатый турок» («Ашик-Кериб») [Лермонтов 1954–1957, т. 6: 194]. Смысловая редупликация, акцентирующая принадлежность событий прошлому, в этой лермонтовской формуле несет усилительное значение; вторая часть с более частной семантикой уточняет первую, более общую, привносит черты живой речи и пафос сказочности, характерный для фольклора.
12 К старинным песням Лермонтов относит эпическое произведение, исполняемое под аккомпанемент гуслей, как это представлено в запеве к «Песне про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова»: «Мы сложили ее на старинный лад, // Мы певали ее под гуслярный звон // И причитывали да присказывали» [Лермонтов 1954–1957, т. 4: 101]. Под старинным ладом подразумевается былина или историческая песня в их исконной, народной терминологии – ста́рина с ударением на первом слоге. И хотя «в первой половине XIX в. слово былина вошло в активный тезаурус русского литературного языка» [Захарова 2014: 272], у Лермонтова все же использовалось именно народное именование жанра, связанное со стародавней историей. Старинной песнью поэт называет не только произведение русского фольклора, но и в целом героическое повествование. Оно могло исполняться и горцами в аналогичной манере певца-сказителя, характеризоваться героическим пафосом и величественным содержанием: «Вот начинает: три струны // Уж забренчали под рукою, // И живо, с дикой простотою // Запел он песню старины» («Измаил-Бей») [Лермонтов 1954–1957, т. 3: 282]. Изображает Лермонтов и сам путь изустной передачи таких героических произведений от поколения к поколению: «Ты жадно слушаешь и песни старины, // И рыцарских времен волшебные преданья» («Умирающий гладиатор») [Лермонтов 1954–1957, т. 2: 76]; «Пожалуй, сказку ты начни // Про прежние златые дни, // И я, припомнив старину, // Под говор слов твоих засну» («Боярин Орша») [Лермонтов 1954–1957, т. 4: 10]; «Молитву ль тихую читали // Иль пели песни старины» («Ветка Палестины») [Лермонтов 1954–1957, т. 2: 87].
13 Контрастом по отношению к этим смысловым оттенкам лексемы старина выступает у Лермонтова ее употребление в значении «темных» времен, под которыми понимается дохристианская история славян и история разрозненных кавказских племен с их языческой культурой. В поэме «Измаил-Бей» Лермонтов свой рассказ о кавказских поверьях, связанных с природными силами, сопровождает оценочной характеристикой «темны преданья их». Следование старине среди кавказских народов у поэта представлено в связи с первобытным устроением социума: «И дики тех ущелий племена, // Им Бог – свобода, их закон – война, // Они растут среди разбоев тайных, // Жестоких дел и дел необычайных» [Лермонтов 1954–1957, т. 3: 155]. В произведениях Лермонтова «новгородского цикла» аналогично присутствует не имеющий позитивной коннотации образ старины. Такая старина из-за своей отдаленности не только во времени, но и в мировосприятии оказывается смутно улавливаемой, снабжается характеристиками со значением отсутствия света. В поэме «Олег» старину дохристианской Руси сопровождает описание жертвенника «во мгле языческой дубравы» [Лермонтов 1954–1957, т. 3: 57]. Мгла и темнота – это то, что вторит у Лермонтова изображению языческого мировосприятия.
14 В языковой картине мира Лермонтова семантику истории образуют несколько словесных рядов. Первый ряд – это абстрактные номинативы, в которых наиболее объемно выражается понимание исторического процесса, а также отражается эмоциональное восприятие поэтом исторических событий и характеров. К этой группе относятся лексемы старина, поверье, преданье. Второй ряд составляют субстантивированные прилагательные, заключающие качественную оценку былых времен, их противопоставление настоящему – древнее, прошлое, минувшее, давнее. Третий ряд – словосочетания с конструктивно обусловленным значением в преданьях славы, прежних лет, прежних дней, в прежни годы, в старинны годы, давно тому назад, придающие тексту оттенок фольклорной стилизации.
15 Создание поэтом целого спектра лексических обозначений, раскрывающих идею прошедших времен, непосредственно связано с определяющим его художественный мир острым чувством истории, личностной причастности к ней. Именно неразрывная связь у Лермонтова личного «нравственного чувства с чувством родины и истории» [Киселева 2017: 124] стала духовным источником предложенной им параллели между историей «души человеческой» и историей «целого народа» [Лермонтов 1954–1957, т. 6: 249]. Для поэта актуальна та история, те старинные годы, которые находят отклик в его сердце и мыслях, которые выступают мерилом нравственных ценностей в его личностной картине мира.

Библиография

1. Андреевский С. А. Лермонтов // М. Ю. Лермонтов: pro et contra, антология. СПб.: РХГА, 2014. C. 295–313.

2. Виноградов В. В. (ред.). Словарь языка Пушкина: в 4 т. М.: Азбуковник, 2000.

3. Евгеньева А. П. (ред.). Словарь русского языка: в 4 т. / РАН, Ин-т лингвистич. исследований. 4-е изд., стер. М.: Русский язык; Полиграфресурсы, 1999.

4. Захарова О. В. Былина в русском тезаурусе: история слова, термина, категории // Знание. Понимание. Умение. 2014. № 4. С. 268–275.

5. Караулов Ю. Н. Ассоциативный анализ: новый подход к интерпретации художественного текста // Вопросы психолингвистики. 2015. № 25. С. 14–35.

6. Киселева И. А. (ред.). М. Ю. Лермонтов. Энциклопедический словарь / Гл. ред. и сост. И. А. Киселева. М.: Индрик, 2014. 940 с.

7. Киселева И. А. Творчество М. Ю. Лермонтова как религиозно-философская система. 2-е издание, исправленное и дополненное. М.: Московский государственный областной университет, 2017. 178 с.

8. Киселева И. А. (ред.). Ценностные основы национальной картины мира в русской литературе: монография. М.: Московский государственный областной университет, 2019. 312 с.

9. Киселева И. А., Поташова К. А. Динамическая поэтика стихотворения М. Ю. Лермонтова «Утес» // Проблемы исторической поэтики. 2020. Т. 18. № 2. С. 128–144.

10. Колесникова С. М. «Время», которое мы имеем (когнитивное описание) // Современная парадигма гуманитарных исследований: проблемы филологии и культурологии: Сборник материалов Международной научно-практической конференции, Москва, 12–13 марта 2017 года. М.: Издательство «Перо», 2018. С. 19–22.

11. Косяков Г. В. Мотив полета души в лирике М. Ю. Лермонтова // Наука о человеке: гуманитарные исследования. 2020. Т. 14. № 2. С. 6–12.

12. Мануйлов В. А. (ред.). Частотный словарь языка М. Ю. Лермонтова // Лермонтовская энциклопедия. М.: Советская энциклопедия, 1981. С. 717–773.

13. Падучева Е. В. ДАВНО и ДОЛГО: к вопросу о статальном компоненте в семантике совершенного вида // Динамические модели в семантике лексики. М.: Языки славянской культуры, 2004. С. 515–524.

14. Рачева А. А. Дейктические единицы «здесь», «тут» и «там» в устной речи: маркирование дискурсивных процессов // Сибирский филологический журнал. 2018. № 4. С. 257–272.

15. Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам: в 3 т. СПб.: Типография Императорской Академии наук, 1893.

16. Черных П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка: в 2 т. М.: Русский язык, Медиа, 2007.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести