Работа А.Ж. Арутюняна посвящена истории одного из важнейших городов Великой Армении Тигранакерта в контексте армяно-римо-сасанидских межгосударственных отношений 296–301 гг. н.э. Труд А.Ж. Арутюняна включает введение, 3 главы основной части, список источников и использованной литературы, подборку иллюстраций и статью-посвящение, написанную автором в память о Г.Х. Саркисяне.

Во введении автор подробно останавливается на целях и задачах своего исследования, а также дает обстоятельную характеристику истории Аршакидской Армении в I–IV вв. н.э. Цели и задачи, поставленные А.Ж. Арутюняном (с. 10), не вызывают каких-либо возражений, тем более что никто ни в отечественной, ни в зарубежной науке не рассматривал историю Тигранакерта как одного из важнейших городских центров древней Армении в связи с межгосударственными отношениями в Закавказье позднеантичного времени.

Однако дальше в изложении Арутюняна один за другим следуют ошибочные, недоказанные и произвольные утверждения и положения. Так, автор утверждает, будто древняя Армения входила в так называемый «плодородный полумесяц» (с. 7–9), но это в лучшем случае недоразумение, поскольку она лежала к северу от плодородного полумесяца. Невозможно согласиться и с другими тезисами, высказанными автором во введении. Особенно это касается истории Армении предахеменидского, ахеменидского и эллинистического времени. Несколько странно выглядит утверждение Арутюняна о том, что Оронтиды правили Арменией с первой четверти VII в. до н.э. (с. 21) (!). Хотя известно, что государство Урарту существовало на территории армянского нагорья до начала VI в. до н.э., да и Оронт I, персидский сатрап, основатель одноименной династии, впервые упомянут Ксенофонтом (<em>Anab</em>. IV. 3. 4), описывающим поход десяти тысяч греческих наемников из Месопотамии к Черному морю в 401–400 гг. до н.э. Вряд ли можно согласиться и с утверждением автора, согласно которому до 189 г. до н.э. «эллинизм никак себя не проявлял в Оронтидской… Армении» (с. 21). Во-первых, неясно, что для автора является «эллинизмом», культурное явление или процесс взаимодействия восточных и западных начал в социально-экономической, политической и культурных сферах (концепция К.К. Зельина). Кроме того, автор явно смешивает нетождественные понятия «эллинизм» и «эллинизация» (с. 21). Да и вообще, можно ли считать Великую Армению «эллинистическим государством»? А.Г. Бокщанин предложил термин «эллинизованный» для тех государств, которые управлялись местной аристократией, воспринимавшей постепенно язык и культурные навыки греков, но в основном сохранявшей политическую самостоятельность¹. К их числу следует отнести и Армению. К тому же именно в III – начале II в. до н.э. происходит приобщение верхушки оронтидской Армении к эллинистической культуре, о чем свидетельствуют грекоязычные надписи из древнего Армавира². Арташес I (царь Великой Армении со 189 г. до н.э.) действительно основал Арташат³, однако говорить о вступлении страны на «эллинистические рельсы» начиная с эпохи правления этого царя (с. 21) нет оснований. По-видимому, при ранних Арташесидах ведется политика сознательного обращения к иранскому ахеменидскому наследию. Это подтверждается, к примеру, надписями Арташеса I, очевидно, начертанными на межевых камнях и составленными на имперском арамейском древнеперсидской эпохи⁴. Надпись из Гарни (эпоха Тиридата I (52–88 гг. н.э.), составленная на греческом, также не может считаться каким-либо существенным признаком эллинизма (именно эллинизма, а не эллинизации!), как считает автор (с. 21), так как этот язык был lingua franca на Востоке в эллинистическую и постэллинистическую эпохи.

Не очень убедителен тезис автора и о том, что в Великой Армении в античную эпоху господствовал «рабовладельческий способ производства», а не «рабовладельческие отношения» (с. 12). Во-первых, неясно, чем отличаются «рабовладельческие отношения» от «рабовладельческого способа производства». В марксистской теории (которую, очевидно, принимает автор) подобного отличия не существует. Во-вторых, вряд ли вообще можно считать древнюю Армению государством, основанным на рабовладельческом способе производства. Как показали в свое время Я.А. Манандян и А.П. Новосельцев⁵, Армения фактически минула эту стадию социально-экономического развития.

Отдельно следует остановиться и на трактовке автором некоторых общих проблем истории Армении в позднеаршакидский период. Так, А.Ж. Арутюнян полагает, что Армения была первым христианским государством (с. 11). Однако первым государством, официально принявшим христианство, была Осроена (где-то в первой половине III в.) со столицей в Эдессе. Так, в эдесской хронике V–VI вв. н.э. имеется сообщение, что в столице этого государства христианская церковь, признанная на государственном уровне, имелась уже в 201 г.⁶ Совершенно ненаучно выглядит и предположение автора о том, что возникновение ислама в Аравии было «заранее спланированным» (с. 11). Было бы интересно узнать, кем и для чего? Ближний Восток и до возникновения арабского Халифата был яблоком раздора между ведущими державами – Римской империей (а затем и Византией) и Сасанидским Ираном.

Автор подробно и обстоятельно характеризует источники по истории Тигранакерта на фоне римско-персидско-армянских взаимоотношений описываемой эпохи (конец III–IV вв. н.э.), и в первую очередь одноименную надпись, от которой сохранилось 4 неполных блока (A, B, C, D) (с. 23–31). Во многом с его обзором следует согласиться, однако в число источников включены данные нумизматики (с. 25), хотя известно, что уже с первой четверти I в. н.э. регулярной монетной чеканки в Армении не было⁷. Кроме того, автором в обзоре источников недостаточно рельефно подчеркивается тот факт, что армянские раннесредневековые историки были летописцами знатных нахарарских родов Древней Армении и описывали реальность сквозь призму их интересов. Это указывалось по отношению, например, к Моисею Хоренскому (Мовсесу Хоренаци) уже Н.Г. Адонцем⁸.

Следует сказать, что литература по указанной проблематике в монографии Арутюняна рассмотрена практически со всей полнотой (с. 31–52). Автор показал, что достаточно хорошо разбирается в данной тематике. Заслуживает внимания и его тезис о том, что «основной вывод, заключающий историографический раздел, сводится к признанию факта отсутствия в историографии систематического изменения динамики внешних границ древней Армении на фоне взаимоотношений с различными государственными образованиями как Запада (Восточное Средиземноморье), так и Востока (Ирана), а также динамики внутреннего административно-территориального деления» (с. 50). Правда, автор включил в обзор работы по истории Армении I в. до н.э. и эллинистическо-римского мира III–I вв. до н.э. При этом большинство приведенных работ никак не связано с основной тематикой монографии. Это, к примеру, относится к работам С.Д. Литовченко, А.Г. Грушевого и др. При этом А.Ж. Арутюнян практически не останавливается на статьях Л.А. Ельницкого, посвященных некоторым спорным моментам истории аршакидской Армении IV в. н.э., в том числе и датировке тигранакертской надписи⁹. Основные работы по данной теме анализируются Арутюняном не в хронологическом порядке, а несколько хаотически. Так, вначале охарактеризованы действительно важнейшие труды Я.А. Манандяна и Г.Х. Саркисяна, а лишь затем фундаментальный труд Н.Г. Адонца (с. 31–35), вышедший еще в 1908 г. Работа И.А. Джавахишвили¹⁰, тесно примыкающая к труду Н.Г. Адонца в арменоведческой части, специально автором не рассматривается, что не вполне корректно. В дальнейшем автор рассматривает основную литературу, как кажется, систематически (с. 35–51) (см. выше).

Основная часть рецензируемой работы открывается главой, посвященной историко-географическому анализу местонахождения Тигранакерта (с. 53–74), что вполне логично. Рассмотрев в § 1 основные точки зрения по данному вопросу и обратившись к материалу источников, автор приходит к выводу, что город, основанный Тиграном II (96–55 гг. до н.э.), необходимо локализовать восточнее г. Фаркина, на юго-западе от озера Ван, на одном из отрезков дороги, ведущей в центральные районы Армении (с. 59, 60), тогда как до А.Ж. Арутюняна исследователи определяли местонахождение города значительно северо-западнее – ближе к Софене, у северных притоков Тигра, на берегу реки Нимфей¹¹. Позиция Арутюняна по данной проблеме не лишена остроумия. Действительно, Тигран II, основав одноименный город на юге Великой Армении, расширял контроль над вновь завоеванными территориями бывшей селевкидской Сирии и прилегающих к ней областей. Несмотря на это, вопрос требует дальнейшего изучения и осмысления, так как данные античной и армянской раннесредневековой традиции крайне противоречивы, и поэтому традиционная точка зрения также имеет право на существование¹².

В § 2 первой главы основной части монографии анализируются археологические и нумизматические источники по истории Тигранакерта эпохи его основателя Тиграна II (с. 74–81). Этот параграф выбивается из основного текста работы, посвященной более позднему времени. Соображения автора о существовании и функционировании в Тигранакерте монетного двора в I в. до н.э. небезынтересны и небезосновательны, но какое отношение это имеет к III–IV вв. н.э.? Сомнителен тезис автора об осторожности Тиграна II, который, по мысли А.Ж. Арутюняна, никогда не чеканил монет с титулом «царь царей» для завоеванных территорий Сирии и Финикии, населенных греческим и эллинизированным населением (с. 78–79). Но Арутюнян сам говорит, что монеты в древности выполняли агитационную и пропагандистскую функции (с. 79). Было бы вполне оправданным со стороны Тиграна II пропагандировать свою власть и величие на завоеванных территориях с помощью монет с указанным титулом. Не подтверждается источниками тезис автора, что народ в Армении был восхищен и гордился своим царем, поэтому воспринял титул «царь царей» с готовностью (с. 79).

Глава II основной части посвящена внешнеполитическим отношениям Армении, Римской империи и Сасанидского Ирана в 296–297 г. н.э. (с. 82–118), т.е. годам, непосредственно предшествовавшим составлению тигранакертской надписи (по мнению автора, как мы знаем, она датируется 298–301 гг. н.э.). В первом параграфе II главы говорится о римско-армянско-персидской войне, закончившейся подписанием Нисибисского мирного договора 298 г. н.э. (с. 82–86). Изложение автора здесь конспективно, хотя основные факты переданы верно. Сасанидский Иран потерпел поражение и вернул Римской империи, или Армении (см. ниже) пять затигрских провинций: Ингилену, Софену, Арзаену¹³, Кордуену и Забдицену. Во втором параграфе II главы рецензируемой монографии рассматривается вопрос о локализации этих областей (с. 86–118). В целом, если с выводами историко-географических экскурсов автора можно до известной степени согласиться (с. 102–118), то следует критически отнестись к его стремлению доказать то, что затигрские области фактически вошли в состав государства армянских Аршакидов, а не Римской империи, по итогам мирного договора 298 г. н.э. (с. 87–93). Здесь А.Ж. Арутюнян ссылается на армянского историка Пс.-Павстоса (V в. н.э.), чьи сведения во многом входят в противоречие с данными античной традиции, а именно Аммиана Марцелина (Amm. Marc. XXV. 7, 9). Можно предполагать, что верны данные именно античной традиции, а не Пс.-Павстоса, стремившегося показать значимость Великой Армении на международной арене даже в этот период, хотя вопрос остается открытым. Свидетельство Прокопия Кесарийского, приведенное автором в подтверждение своей точки зрения (с. 91), отнюдь не подкрепляет последнюю. Прокопий (<em>De</em><em> </em><em>aed</em>. III. 17) всего лишь пишет о том, что пятью затигрскими областями управляли местные сатрапские фамилии армянского происхождения, которые только получали знаки власти от Рима. В тексте Прокопия не говорится, что эти сатрапии возникли только после 387 г. н.э., как считает Арутюнян (с. 91). Не исключено, что указанные области формально находились под властью царей Армении, но их правители получали знаки власти от Рима.

Глава III, посвященная анализу и интерпретации тигранакертской надписи (с. 119–189), является основной в монографии А.Ж. Арутюняна. В данной главе поднято множество важнейших проблем и вопросов, связанных с историей Армении III–IV вв. н.э. Ценным нам представляется и то, что автором дается первый полный, комментированный и подробный анализ тигранакертской надписи. Конечно, внимание этому памятнику уделялось и ранее¹⁴, однако анализ Арутюняна наиболее обстоятелен. Приведен в книге и первый полный перевод этой надписи на русский язык (с. 119–123 – § 1), правда, выполненный не самим автором, а В.Н. Мурадяном. Само по себе это вряд ли можно поставить в упрек автору, но гораздо более важно, что отсутствует анализ текста оригинала, и не только этой надписи, но и других греческих и латинских источников.

Повествование открывается § 2, в котором затрагиваются вопрос датировки надписи и некоторые реалии времени его составления (с. 126–127). Автор вслед за Г.Х. Саркисяном полагает, что надпись следует относить к 298–301 гг. н.э. (с. 126). По мнению А.Ж. Арутюняна, надпись не может быть датирована более поздним временем по следующим причинам: <em>1)</em> по палеографическим особенностям; <em>2)</em> в надписи говорится не о едином христианском боге, а о богах; <em>3)</em> в тексте надписи присутствует царская Тюхе-Удача, Благодать, что также свидетельствует о языческих верованиях ее составителя (с. 126–127). Эти аргументы не являются безупречными. Еще К.Ф. Леманн-Хаупт доказывал, что этот памятник был составлен при царе Папе (369–374 гг. н.э.) в эпоху языческой реакции в Армении¹⁵. При нем и его отце Аршаке II государство в лице этих властителей активно боролось против армянской христианской церкви как выразителя интересов местной нахарарской, феодализирующейся знати¹⁶, поэтому использование языческой терминологии в указанной надписи вполне понятно.

Кроме того, процесс христианизации Армении был не одномоментным актом, поскольку он растянулся на весьма длительное время. Это касается и Римской империи, где христианство окончательно победило только в VI в. н.э.¹⁷, а эдикты против язычества Феодосия Великого были приняты лишь в 394 г. н.э. Эпоха же Аршака II, и отчасти Папа, совпадает с усилением борьбы язычества с христианством в пределах Римской империи при Юлиане Отступнике (361–363 гг. н.э.). Следовательно, аргументы К.Ф. Леманн-Хаупта и Л.А. Ельницкого¹⁸ в пользу более поздней датировки тигранакертской надписи заставляют сомневаться в безоговорочных формулировках Г.Х. Саркисяна и А.Ж. Арутюняна. Что касается Тюхе тигранакертской надписи, то она не только коррелирует с греческой богиней Удачи и Успеха (автор почему-то их разделяет), а также с римской Фортуной (с. 127), но и соответствует иранскому божеству Хварэне, персонифицированной царской удачей и благодатью, обладающей аналогичными функциями, о чем Арутюнян не говорит. К примеру, царская Тюхе-Хварэна упоминается в нимруд-дагской надписи Антиоха I, царя Коммагены (69–34 гг. до н.э.) (<em>OGIS</em> I 383, стк. 74–75)¹⁹.

В третьем параграфе III главы монографии рассмотрен вопрос о причинах и поводах высечения тигранакертской надписи (с. 128–133). Автор, отнеся этот памятник к 298–301 гг. (о спорности этой датировки см. выше), считает, что персы, недовольные условиями Нисибисского договора, способствовали эскалации мятежа, направленного против центральной власти, в котором участвовало население Тигранакерта (с. 128–129). Можно согласиться с автором, когда он констатирует постоянные смуты и мятежи в Армении в IV в. (с. 129–131), но сохранившиеся строки надписи не дают никаких поводов говорить о восстании горожан против царской власти. Это положение восходит к гипотезе Г.Х. Саркисяна, справедливо подвергнутой критике Л.А. Ельницким²⁰. Еще более произвольным выглядит и предположение А.Ж. Арутюняна о роли в этих событиях Сасанидов, которые традиционно в Армении ориентировались на нахарарство (по своей социально-экономической и социально-политической сущности сходное с персидскими и парфянскими азатами²¹), не заинтересованное в сильной царской власти, о чем писал еще Н.Г. Адонц²². Скорее, как верно указывал Л.А. Ельницкий (развивая и дополняя позицию К.Ф. Леманн-Хаупта)²³, в надписи косвенно упоминался очередной мятеж нахараров (А, 3) (с. 119), случившийся неподалеку от города или в самом городе.

Необязательно следует относить конфликт Рима и Сасанидского Ирана, о котором идет речь в тексте надписи, именно к 298 г. н.э., как это делает автор (с. 129–131), поскольку борьба за Армению между этими государствами продолжалась в течение всего IV в. В этот период Армения политически и дипломатически балансировала между Римом и Персией, поэтому их упоминание в тексте памятника является вполне уместным.

Автор справедливо обращает внимание на то, что в одном из отрывков надписи говорится о полисе-политии²⁴ (C, 3) (с. 131). Сходное мнение было высказано и Г.Х. Саркисяном. Он считал, что большая часть текста надписи представляет собой обращение царя к гражданскому коллективу города, который назван властителем «нашими рабами» (С, 2), что вполне соотносится с политическими нормами древневосточного общества²⁵. Напрасно А.Ж. Арутюнян рассматривает указанный термин в социально-экономическом смысле, связывая его с рабовладельческими отношениями в Древней Армении (с. 187)²⁶. Арутюнян также полагает, что «говорить о политии в эпоху завершающего периода античности и в преддверии раннего Средневековья представляется анахронизмом» (с. 131). Едва ли можно принять этот тезис автора – достаточно сказать, что в Византии город античного типа исчезает лишь к VII в. н.э.²⁷ Сомнительным выглядит и утверждение автора о том, что именно персы пообещали населению Тигранакерта статус гражданской общины, тем самым подбив город на мятеж против царской власти (с. 132). Это является не более чем произвольной конструкцией автора, никак не подкрепленной данными источника.

В четвертом параграфе III главы монографии дана общая характеристика армянского общества IV в. н.э. с привлечением данных тигранакертской надписи (с. 133–170). Во многом с автором стоит согласиться, особенно когда он говорит о борьбе царской власти с мятежным и сепаратистски настроенным нахарарством. Эта борьба отразилась и в литературных произведениях. В первую очередь это касается сочинений Пс.-Павстоса и Моисея Хоренского. А.Ж. Арутюнян не без обоснования считает их выразителями интересов армянской знати (с. 151–158, 162–163, 164–165, 166). Любопытны соображения автора о роли племени мардов, своеобразной «преторианской гвардии» армянских владык того времени, в социально-политической жизни страны (с. 159–161). Описание автором междоусобной борьбы армянских знатных родов, по данным Пс.-Павстоса и Моисея Хоренского, достаточно основательно (с. 138–142). Любопытно суждение Арутюняна о том, что армянский царь Хосров III, приказав всей знати постоянно находиться при его дворе, руководствовался политическими принципами, заложенными еще Тиграном II Великим (с. 140–141). Прослеживает Арутюнян и процесс нарастания территориального раздробления Армении в IV в. н.э. (с. 137–138, 159, 165). Дает он и краткую характеристику древнеармянского общества описываемой эпохи (с. 167–171), правда не привлекая соответствующие главы из не нового, но весьма ценного и основательного труда А.П. Новосельцева²⁸.

Наряду с бесспорными и интересными суждениями в рассматриваемом параграфе содержатся положения, с которыми трудно согласиться. Так, А.Ж. Арутюнян недоумевает, почему в тигранакертской надписи не упоминается имени армянского царя, хотя он участвовал в ее составлении, и почему властитель говорит не «Я», а «Мы» или «Наше» (с. 133). Однако еще Г.Х. Саркисян доказал, что тигранакертская надпись является обращением царя к гражданскому коллективу города, поэтому царь и употребляет подобные выражения²⁹. Не обязательно подразумевать под упомянутым в надписи персидским царем Нарсе (293–302 гг. н.э.), а под римским императором – Диоклетиана (285–305 гг. н.э.) (с. 133–134), так как памятник скорее всего датируется более поздним временем (см. выше). Бездоказательным выглядит и утверждение автора о том, что Сасаниды стремились разрушить римско-армянский союз, поддерживая мятеж в Тигранакерте (с. 134–135) (см. выше), хотя автор прав, когда пишет, что Сасаниды пытались распространить свое религиозно-политическое влияние в Армении; в том числе по этой причине Тиридат III в 301–303 гг. н.э. принял христианство (с. 135). Говоря о противоречиях и конфликтах между царской властью и нахарарами, автор упрекает армянских Аршакидов в том, что они в своей политике руководствовались методами и нормами старой рабовладельческой системы (с. 136, 140, 142). Вряд ли вообще можно назвать древнеармянское общество рабовладельческим (см. выше). Что касается политики Аршакидов, то они действовали так, как действует любая государственная структура, представляющая отживающий социально-экономический строй накануне эпохи кардинальных перемен (в данном случае распада Армении как единого государства). К тому же к концу IV в. сужается социальная база царской власти в Армении, и во многом по объективным причинам. Не может автор претендовать и на лавры первооткрывателя, когда говорит, что до него фактически никто не писал о внутренних причинах ослабления и распада древнеармянского государства к концу IV в. н.э. (с. 135). На это указывали еще И.М. Дьяконов, В.Д. Неронова и И.С. Свенцицкая³⁰.

Описывает А.Ж. Арутюнян и основание Аршакавана («города Аршака»)³¹ – города, построенного Аршаком II (с. 142–146), пытавшимся укрепить пошатнувшееся социально-политическое положение царской власти в стране и ограничить влияние нахараров; следовательно, в его действиях не было ничего необычного (ср. с. 142–143). Говоря о составе городского населения, автор некритически следует за крайне тенденциозными сведениями, сообщаемыми Пс.-Павстосом и Моисеем Хоренским, считавшими Аршакаван «сосредоточием зла» (с. 144)³². Нахарарство вообще воспринимало города – опору царской власти – враждебно. Это относится не только к Аршакавану. Особую ненависть у нахараров вызвал тот факт, что Аршак позволил селиться во вновь основанном городе всем желающим, которым предоставлялись равные права. Подчеркивая это (с. 143), Арутюнян указывает, что царь тем самым нарушил один из главных принципов феодализма: «вассал моего вассала не мой вассал» (с. 144). Вряд ли Аршак II имел представление об этом принципе, да и можно ли считать «разбойников, клятвопреступников, воров и должников» и т.д. (<em>Faust</em><em>. </em><em>Buz</em><em>.</em> IV. 12) чьими-то вассалами? Скорее разделение здесь шло по социальному принципу. Основав Аршакаван как своего рода убежище, Аршак, может быть, способствовал привлечению всех недовольных усилением гнета нахараров, прежде всего крестьян, во вновь отстроенный город. Такая политика, естественно, вызвала острое неприятие у знати³³. Поэтому можно принять точку зрения Арутюняна о разрушении Аршакавана вскоре после его основания недовольными нахарарами (с. 145–146).

В § 5 главы IV рецензируемой монографии кратко прослеживается ряд моментов в истории Армении IV в. н.э. в контексте сведений, отраженных в тигранакертской надписи (с. 171–186). Любопытны рассуждения автора о локализации ряда местностей, упомянутых в тексте памятника (с. 171–176). Автор уверенно идентифицирует Мелитию, Коммагию, О[рр]о[эну] и Мат[ию] с античными Милитеной, Коммагеной, общеизвестной Орроэной-Осроеной и с мидийской Матиеной (с. 171–173). Что касается отождествлений Коммагии с Коммагеной, а Милитии с античной Милитеной, то они не вызывают возражений. Зато крайне сложно привязать Мат[ию] (?) и О[рр]о[эну] (?) к какому-то известному античному или древневосточному топониму. А.Ж. Арутюнян некритически следует здесь за К.Ф. Леманн-Гауптом, который еще при публикации надписи предложил указанное решение проблемы³⁴. Однако вопрос не так прост, как кажется автору³⁵. Кроме того, А.Ж. Арутюнян полагает, что именно из этих областей были переброшены войска для подавления восстания в Тигранакерте (с. 172–173). Однако надпись настолько фрагментарна, что делать какие-либо серьезные выводы вряд ли возможно (см. выше). О сомнительности утверждения автора о восстании горожан Тигранакерта против царской власти уже неоднократно говорилось выше. Предположение о подавлении восстания нахараров поблизости от города выглядит более заманчивым, но здесь не хватает прямых указаний источника. Участие в карательном походе римлян также является лишь более или менее вероятной гипотезой автора (с. 172)³⁶. Автор почему-то считает, что Коммагена стала частью римской провинции Сирия еще в республиканское время (с. 173), хотя известно, что эта область окончательно была присоединена к империи только в 72 г. н.э. при Флавиях. Некоторое внимание Арутюнян уделяет и положению города-крепости Некрана (с. 173–177), о котором также говорится в надписи (B, 3–4)³⁷. С весьма высокой долей вероятности можно думать, что в Некране как в одной из важнейших крепостей на армяно-римско-персидской границе в течение IV в. находился римский гарнизон (с. 175–176). На с. 177–186 идет речь о дальнейшей (середина – вторая половина IV в. н.э.) борьбе Рима и Сасанидов за влияние в Армении. Нельзя сказать, что автор при этом сообщает что-то новое; основные вехи этой борьбы достаточно известны и хрестоматийны. Весьма неудачной представляется попытка А.Ж. Арутюняна доказать, что в Армению в 70-е годы IV в. н.э. во время очередного витка римско-персидской борьбы на Востоке было переброшено 12 легионов общей численностью до 80 тыс. человек (с. 179, 181–185). А.Ж. Арутюнян здесь ссылается на Аммиана Марцелина в классическом переводе Ю.А. Кулаковского и А.И. Сонни (Amm. Marc. XXVII. 12. 15–16). В тексте античного автора действительно говорится о 12 легионах, но у античного автора численность римских войск при этом никак не определяется, поэтому «оригинальное» утверждение автора о 80 тыс. человек выглядит более чем маловероятным. Необходимо учитывать и тенденцию уменьшения численного состава римского легиона после реформ Диоклетиана–Константина до 1–2 тыс. человек вместо прежних 4–5 тыс³⁸. Не называет А.Ж. Арутюнян и авторов, которые писали о переброске (крайне неудачный термин в данном случае) на римско-персидское пограничье XII легиона, а не 12 легионов (с. 181). Этот легион находился на Востоке еще во время иудейской войны 66–73 гг. н.э. Крайне путано и ошибочно трактуются Арутюняном и военные преобразования эпохи домината (с. 181–184). И уж совсем фантастическим является тезис автора об увеличении численности римской армии к середине IV в. н.э. до 750 тыс. человек (со ссылкой на Дж. Коггинса³⁹ ‒ специалиста по истории оружия; с. 183–184). Реальная же численность армии империи вряд ли превышала 400 тыс. человек даже в этот период⁴⁰. Римско-персидская граница, конечно, была весьма беспокойным местом, однако нет никаких оснований для утверждения автора о том, что восточная граница империи была наиболее напряженной и опасной (с. 183). Достаточно вспомнить постоянный натиск германских (и сарматских) племен на Западе в этот период и битву при Адрианополе в 378 г. н.э., чтобы признать и этот тезис автора несостоятельным.

Параграфы 6 и 7 четвертой главы основной части разбираемой работы фактически подытоживают анализ тигранакертской надписи (с. 186–189). Автор правильно отмечает, что текст надписи дошел до нас в крайне плачевном состоянии и поэтому установить логическую связь между отдельными частями довольно трудно (с. 187–188). Это не мешает А.Ж. Арутюняну однозначно, а порой и вольно, трактовать сохранившийся текст надписи, как уже неоднократно нами было показано ранее. Так, автор, правильно указывая на заявление армянского царя о поддержании добрососедских отношений с Римской империей (B, 5), пишет, что властитель Армении отделяет себя и римского императора от шаха Персии, поставив между ними детерминатив «бог» (с. 187). Однако слово «бог», судя по контексту памятника, относится к персидскому царю, названному и «царем царей». На это указывали еще Саркисян и Ельницкий⁴¹. Слишком упрощенно понимает Арутюнян и строки 1–2 блока D надписи (с. 188), от которых сохранились лишь отдельные слова, и их интерпретация затруднительна. Весьма смелым можно считать и предположение автора о том, что текст надписи из Тигранакерта по приказу царя был вырезан и на воротах других городов Армении в качестве предостережения (?) (с. 188–189). Надо сказать, что вопрос остается открытым. Нет в надписи и никаких намеков на антиримские или просасанидские восстания в пределах Римской державы, как это предполагает автор (с. 189). В конце книги дано краткое заключение (с. 190–193), в основном перекликающееся с основными выводами, озвученными в основной части работы. Автор надеется, что таких надписей, как тигранакертская, в скором времени будет найдено больше (с. 193). Но факт остается фактом: указанная надпись и по сей день остается уникальным источником по истории Великой Армении IV в. н.э.

Необходимо отметить, что в тексте книги имеется множество опечаток, грамматических и орфографических ошибок. Так, в списке источников ошибочно значится монография А.Г. Периханян об обществе и праве Ирана парфяно-сасанидского времени (с. 195). Книга оформлена неплохо, но иллюстрации на форзаце и в конце книги все связаны с Тиграном II (очевидно, как с основателем Тигранакерта) и не соотносятся с основным содержанием монографии. Наличие карты Великой Армении в Приложении, без сомнения, облегчает работу с книгой, однако она настолько мелкомасштабна, что многие географические названия понять затруднительно. Очерк, посвященный покойному Г.Х. Саркисяну (с. 238–251), выглядит инородным телом, да и странно заканчивать монографию списком чужих научных работ – Саркисяна и некоторых других, к тому же неполным.

В целом можно сказать, что книга А.Ж. Арутюняна является достаточно слабой и претенциозной; во многом она не решает поставленных автором задач. Отдельные верные суждения тонут в массе сомнительных и просто курьезных высказываний. Фактически единственное положительное значение этой работы заключается в самой попытке (увы, в целом неудачной) вновь обратить внимание исследователей на некоторые проблемы истории Великой Армении IV в. н.э. В заключение остается посетовать, что такая важная и нужная тема не нашла должного воплощения.