Сайгак (или сайга, латинское название Saiga tatarica) – небольшая антилопа с весьма примечательной внешностью (см. рис. 1), обитавшая с древности в степях Евразии от Северного Причерноморья до Монголии, а ныне практически истребленная. Ее название в русском и иных европейских языках – тюркского происхождения, хотя в самих тюркских языках это было давнее монгольское заимствование [Левитская и др. 2003: 164, 295]. Однако сайгак никогда не обитал ни на Ближнем Востоке, где создавались библейские книги Ветхого Завета, ни в Египте, где был сделан греческий перевод Ветхого Завета, принятый впоследствии в христианстве, особенно в Византии, где он считался более авторитетным, чем его древнееврейский оригинал, ни на Балканах, где с греческого перевода Ветхого Завета был сделан старославянский, по-видимому, в эпоху болгарского царя Симеона (нач. X в.). Поэтому удивительно, что в последней церковнославянской версии Библии, подготовленной в сер. XVIII в. в правление всероссийской императрицы Елисаветы Петровны, а потому известной под именем Елисаветинской Библии, в перечне «чистых» копытных, разрешенных к употреблению в пищу евреям, в книге Второзаконие (14:4–5) мы найдем и сайгака: «Сїя скоты ядите: телца от говядъ и агнца от овецъ и козла от козъ: еленя и серну, и буйвола и ланя, и зубря и онагра и сайгака». В наиболее авторитетном на сегодня русском Синодальном переводе Библии XIX в. сайгаку здесь соответствует грецизм камелопард, заимствованный из греческой версии этого перечня животных, однако в другом месте Синодального перевода сайгак появляется уже по-русски: «Продовольствие Соломона на каждый день составляли: тридцать коров муки пшеничной и шестьдесят коров прочей муки, десять волов откормленных и двадцать волов с пастбища, и сто овец, кроме оленей, и серн, и сайгаков, и откормленных птиц» (3 Царств 4:22–23).

Если в русском Синодальном переводе сайгак в 3-й книге Царств – явная ошибка, не поддерживаемая традицией, то сайгак церковнославянского Пятикнижия (именно к этому, первому, разделу Библии относится книга Второзаконие) – весьма интересного происхождения. Есть это слово в перечне «чистых» копытных и в первой печатной церковнославянской Острожской Библии (1580/81), и в ее московской перепечатке 1662 г. Однако попало оно туда не из списка знаменитой Геннадиевской Библии (1499), которая использовалась при подготовке острожского издания, а из особой разновидности Пятикнижия – рукописного Правленого Пятикнижия, созданного во втор. пол. XV в. и содержащего множество исправлений в самом тексте и глосс (примечаний, вариантов перевода) на полях, причем эти исправления и глоссы были заимствованы из еврейских источников, в том числе из еврейско-тюркского перевода Пятикнижия, распространенного по меньшей мере с XV в. в Восточной Европе [Грищенко 2018]. Правленое Пятикнижие известно в 20 списках, исключительно восточнославянских, и создано было, скорее всего, на русских землях Великого княжества Литовского, откуда попало в Новгород, по-видимому, вместе с распространением так называемой «ереси жидовствующих». Подготовленная именно в Новгороде Геннадиевская Библия использует более раннюю редакцию Пятикнижия (точнее – Восьмикнижия, первых восьми, а не пяти книг Ветхого Завета, по византийской, а не иудейской традиции), хотя и имеет следы знакомства с Правленым Пятикнижием. Перечень «чистых» копытных в этой редакции совпадает со старославянским переводом и выглядит следующим образом (возьмем только стих Втор. 14:5): «елень серноу. и боволицю. и платонъ. и язвъ. и пураргь. и рысь. вельблюдскыи» (цитируется по древнерусскому Архивскому Хронографу третьей четв. XV в., в котором представлен, вероятно, самый близкий к первоначальному переводу текст Восьмикнижия); в южнославянских списках Восьмикнижия на последнем месте (там, где потом появляется сайгак) – вельбѫдъ. Появление верблюда вместо греческого «камелопарда» вполне объяснимо: славянский переводчик опознал в этом слове только первую часть (камело-), которая и значит ‘верблюд’, а вторую или не заметил, или не знал, как переводить. В древнееврейском оригинале на месте греческого «камелопарда» упоминается некий «зéмер» – то ли горная овца, то ли горная коза, то ли антилопа (достоверно связать это древнее название с конкретным видом копытных невозможно). «Камелопардом» – буквально ‘верблюдобарсом’ – в Египте, где Пятикнижие в III в. до Р. Х. было переведено на греческий, называли, по-видимому, жирафа, тем более что жираф отвечает изложенным в книгах Левит и Второзаконие признакам «чистых животных»: он жует жвачку и копыта у него раздвоены. При этом верблюд – не отвечает, поскольку его копыта не считались раздвоенными. Позднее, уже в Средние века, раввины запретили в употребление и жирафа («камелопарда»), поскольку он хотя и отвечает требованиям к «чистым животным», имеет слишком длинную шею: дело в том, что в эпоху, когда в иудаизме утвердился авторитет Талмуда, где не только толковались и объяснялись заповеди Моисея, но и на их основании разрабатывались очень строгие рекомендации по их исполнению, были выработаны и сложные правила забоя «чистого» скота, в частности о месте и способе совершения надреза на шее животного. Поскольку для жирафа это место было невозможно определить, иудейские законодатели на всякий случай запретили к употреблению и его (правда, из более древних источников нам неизвестны случаи употребления в пищу жирафа иудеями Египта). В средневековой Европе камелопард считался чуть ли не мифическим зверем, и изображали его в основном по словесным описаниям (см. рис. 2).

Однако вернемся с старославянскому переводу Второзакония. В него вкралась очень грубая – особенно с точки зрения кашрута, иудейских пищевых запретов и предписаний, – ошибка: верблюд никак не мог быть «чистым» животным, тем более что через один стих (Втор 14: 7) верблюд прямо запрещается к употреблению как «нечистый» (наряду с зайцем и даманом, в следующем стихе особо поминается и свинья). Так вот, на протяжении столетий православных славянских переписчиков библейских книг – что на Балканах, что на Руси – не смущало наличие верблюда одновременно в перечне как «чистых», так и «нечистых» копытных. Оно и понятно: верблюдов можно было увидеть лишь вместе с прибывшими с Востока купцами, на славянских землях они не жили и не разводились, да и к ветхозаветным пищевым запретам христиане относились в основном как к уже упраздненным, недействительным. Иное дело – редакторы и глоссаторы Правленого Пятикнижия в XV веке. Судя по всему, они были очень внимательны не только к древнееврейскому оригиналу или его переводам на использовавшиеся тогда местными иудеями языки (например, тюркский – западнокипчакский, литературный язык Золотой Орды), но и к иудейским толкованиям библейского текста, и к иудейским пищевым запретам: неслучайно в Новгороде и Московии их называли «жидовская мудрствующими». Именно поэтому «иудействующие» справщики не могли пройти мимо странного перевода перечня «чистых» копытных: если елень, серна и боволица (или буволъ, то есть буйвол) старославянского перевода остались на своих местах, поскольку были вполне «кошерными», то упоминавшиеся далее неведомые звери платунъ (или платонъ) и язвъ (им обоим соответствовало одно греческое название животного – «трагелаф», то есть буквально ‘козлоолень’), странный пураргъ (искажение греческого «пюгарга»), явно «некошерная» хищница рысь (также искажение греческого слова «орикс», то есть ‘антилопа’) и, наконец, тот самый вельбудъ – все они были заменены на «кошерных» тура, зубря, лося и сайгака соответственно. Все эти четыре животных имеют раздвоенные копыта и жуют жвачку. И упоминаются в перечне «чистых» копытных исключительно в Правленом Пятикнижии и в рукописях, в которых прослеживается его текстовое влияние.

Если тур, зубр и лось – привычные обитатели лесов Восточной Европы (правда, тур – дикий европейский бык – был к началу XVI в. практически полностью истреблен и доживал последние дни в Польше и Литве практически как парковое животное), да и сами их названия – славянские, причем представленные как в восточнославянских языках, так и в соседнем польском (tur, żubr и łoś), то сайгак – обитатель татарских степей, соседствовавших на юге и с Великим княжеством Литовским в Причерноморье и Приазовье, и с Великим княжеством Московским в Подонье и Поволжье. Первым из европейцев под именем свак или суак (swak) его описал польский хронист Матвей Меховский в «Трактате о двух Сарматиях» (1517): «Свак – это животное величиной с овцу, не попадающееся в других странах, с серой шерстью и двумя небольшими рогами, очень быстрое на бегу. Мясо его очень вкусно. Когда стадо сваков замечено где-нибудь в траве в поле, хан или император татарский скачет туда верхом со множеством конных и они со всех сторон окружают скрывающихся в высокой траве животных. Начинают бить в бубны, тогда испуганные сваки выбегают с разных сторон и всё мечутся от одного края облавы к другому, пока не обессилеют от усталости. Тут татары с криком бросаются на них и убивают» [Аннинский (ред.) 1936: 60]. Предполагают, что именно под влиянием сведений Меховского немецкий гуманист Себастьян Мюнстер изобразил в своей «Космографии» (1544) рогатое животное, возможно сайгака, в причерноморских степях на карте Московии (см. рис. 3).

Несколько позднее сайгака описывает барон Сигизмунд фон Герберштейн, посланник императора Священной Римской империи в Литве и Московии в 1517 и 1526 гг., который по следам двух своих путешествий сочинил знаменитые «Записки о Московии». В третье издание «Записок» (1556) внутри главы «О Литве» Герберштейн помещает вставную главку «О диких зверях», где приводит сведения о четырех копытных, которыми оказываются все те же – именно в такой последовательности – зубр, тур, лось и сайгак! Возможно, кроме того, что он мог лично наблюдать этих зверей в великокняжеском зверинце в Троках близ литовской столицы, на описание именно их повлияло и его знакомство с текстом Правленого Пятикнижия, тем более что Герберштейн, словенец по происхождению, неплохо понимал по-русски и читал во время своих дипломатических миссий церковнославянские книги [Грищенко 2017]. Вот что он пишет о сайгаке, упоминая два варианта его названия: «На степных равнинах около Борисфена, Танаиса и Ра водится дикая овца, именуемая поляками Solhac, а московитами – Seigack, величиной с косулю, но с более короткими ногами; рога у ней вытянуты вверх и как бы отмечены колечками; московиты делают из них прозрачные рукоятки ножей. Они весьма стремительны и очень высоко прыгают» [Хорошкевич (ред.) 2008: 484–485]. Это описание было включено во второе издание «Истории животных» К. Геснера (1602) и сопровождено иллюстрацией, сделанной, конечно, исходя из фантазий художника (см. рис. 4).

Почему же именно сайгак – обитатель степей, известный московитам в основном по рукояткам ножей, а жителям Литвы, возможно, известный в еще меньшей степени, – заменил собою неправильного верблюда в Правленом Пятикнижии? Ответ на этот вопрос связан с источниками Правленого Пятикнижия, среди которых, как уже было сказано, обнаружился и иудео-тюркский перевод Библии. Что же это за тюркоязычные иудеи?

Не считая хазар, чьи тюркоязычные правители приняли иудаизм в сер. VIII или в нач. IX в., но никаких библейских переводов после себя не оставили, известны две группы, связанные с иудаизмом и говорившие по-тюркски, причем на близкородственных диалектах кипчакской группы: это крымчаки, евреи-раввинисты Крыма (для них иногда выделяют особый крымчакский язык), и караимы Восточной Европы, до сер. XX в. расселявшиеся в четырех местах – в Крыму, в Литве (Тракай), в Галиции (Галич) и на Волыни (Луцк), при этом диалектов так называемого караимского языка выделяют только два: тракайский и галицко-луцкий, тогда как язык крымских караимов относят к разновидности крымскотатарского (как иногда, впрочем, и крымчакский). Сложность, однако, в том, что исторически караимы – это не этническая, а конфессиональная группа (сейчас многие из оставшихся караимов, особенно бывшего Советского Союза, с этим категорически не согласны), это своеобразные протестанты внутри иудейской религии: они, в отличие от евреев-раввинистов (раббанитов), не признают авторитет Талмуда, призывают к буквальному пониманию Библии и имеют множество отличий в своих религиозных законах и повседневных практиках. Возникновение караимизма как особой ветви иудаизма покрыто тайной, на историческую арену они выходят в VIII в., когда багдадский богослов Анан бен Давид выступил с резкой критикой раввинистического иудаизма; его последователи до эпохи Крестовых походов жили в основном на Ближнем Востоке – прежде всего в Палестине, а также в Месопотамии и Египте – и разговаривали, как и окружавшее их мусульманское большинство, на арабском языке. После захвата Иерусалима крестоносцами караимы стали переселяться и в Византию, где перешли на греческий язык. Но до сих пор достоверно неизвестно, где и когда часть караимских общин перешла на кипчакский язык, близкий языку Золотой Орды. По одной из версий, это случилось в уже захваченном татарами Крыму, по другой, выдвинутой израильским исследователем Даном Шапирой, – в самой Золотой Орде, в низовьях Волги, куда некие иудейские общины были угнаны ханом Тохтамышем в кон. XIV в. На протяжении XV в. тюркоязычные иудеи – а среди них были не только караимы, но и раввинисты – расселились в Великом княжестве Литовском (в Киеве и Троках) и на восточнославянских землях Польского королевства (Галич и Луцк) [Кулик (ред.) 2010: 282–320]. В результате на тюркском языке продолжили говорить лишь караимы (кроме осевших в Крыму крымчаков – также достоверно неизвестно, когда и при каких обстоятельствах), тогда как раввинисты перешли на основной язык своих единоверцев Восточной Европы – идиш. Для караимов сохранение отдельного, тюркского, языка повседневного общения было важно как средство поддержания собственной идентичности, которое позволяло им не сливаться с раввинистами (в Крыму же к XIX в., наоборот, раввинисты-крымчаки оказались в культурно зависимом положении от караимов).

Уже к XV в. были сделаны переводы библейских текстов на понятный тюркоязычным иудеям золотоордынский кипчакский язык. Правда, это обнаружилось совсем недавно – в единственной известной на сегодня рукописи 1470–80-х гг. с фрагментом Пятикнижия (она хранится в 1-м собрании А.С. Фирковича в Российской национальной библиотеке в С.-Петербурге), которая происходит, скорее всего, из раввинистической, а не караимской общины, причем с восточнославянских земель, поскольку содержит уже некоторое количество славянских заимствований в тексте. Более поздние иудео-тюркские переводы Пятикнижия известны через несколько столетий, лишь с нач. XVIII в., и исключительно в караимской традиции.

К сожалению, петербургская рукопись из собрания Фирковича неполная, и в ней полностью отсутствует Второзаконие, так что сказать сейчас достоверно, переводился ли в ней библейский «зéмер» как «сайгак», увы, невозможно. Зато известна практически полная рукопись караимского Пятикнижия галицкого происхождения (правда, написанная на тракайском диалекте) 1720 г., хранящаяся в частной коллекции в Варшаве, и в ней стих Втор. 14:5 содержит следующий перечень «чистых» копытных, где да – это союз ‘и’, а аффиксы -ны и -ну/-ню дают значение винительного падежа: «соғағ-ны, да юр-ню ‘оленя’, да бойвол-ну, да поле кӧй-ӱнь ‘полевую овцу’, да дишон-ну ‘дишона (еврейское название)’, да лос-ну, да зубра-ны» (информация стала доступна благодаря любезности краковского тюрколога Михала Немета, который готовит эту рукопись к изданию). Курсивом выделены те названия животных, которые не требуют перевода: это три славянских заимствования бойвол, лос и зубр, причем два последних – из новых вариантов Правленого Пятикнижия! И наконец, на первое место с последнего в этом перечне (что случается в результате многократного переписывания и путаницы в названиях) переместился сайгак, правда в специфической караимской форме соғағ – одного из вариантов того названия этого копытного, которое было заимствовано в Правленое Пятикнижие, а затем и в русский язык.

Возникает, однако, дальнейший вопрос: были ли заимствованы славянские названия животных в иудео-тюркский перевод из Правленого славяно-русского Пятикнижия или они сначала были использованы тюркоязычными иудеями для перевода малопонятных библейских реалий в качестве заимствований из языка славянского окружения, а затем вместе со словом сайгак – из «степного» прошлого евреев Золотой Орды – попали в Правленое Пятикнижие? С большей вероятностью можно допустить последнее, нежели обратное влияние христианского библейского перевода на иудейский. В связи с этими обстоятельствами по-новому звучит давняя догадка Тадеуша Ковальского о том, что название сайгака в русский, украинский и польский языки было заимствовано через караимское посредничество (см. ссылки у М. Фасмера: [Фасмер 1987: 545]).