Везде
Poetry Corpus and Stress Placement Difficulties in Russian Classical Poetry
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments
Share
QR
Metrics
Poetry Corpus and Stress Placement Difficulties in Russian Classical Poetry
Annotation
PII
S013161170020748-1-1
Publication type
Article
Status
Published
Authors
Niyaz I. Kireyev 
ORCID: 0000-0001-9722-9669
Edition
Issue 3
Pages
92-105
Abstract

The paper deals with some common stress placement mistakes when reciting Russian accentual-syllabic poetry. The phenomenon of extrapolating accentuation from the current usage to old literary texts is exemplified by the conjunction ili (‘or’): its stress could fall on the second syllable in the 18–19th-century Russian, but this fact has hitherto gone unnoticed despite the prevalence of the end-stressed variant in classical poetry. Obviously, every single verse similar to ili … no kak vse to isčislit’ (Nikolay Karamzin’s iambic tetrameter) could be understood as containing trans-accentuation (“pereboj”, i.e. the first foot is trochaic instead of being iambic), but the abundance of such entries in the poetry subcorpus of the Russian National Corpus shows that they are not associated with trans-accentuations. The inverse case, an attribution of pseudo-authentic nonexistent accentuations to an old text, is represented by the famous metrical eccentricities of Fyodor Tyutchev’s poem “Silentium!”. Corpus evidence helps to clarify the metrical organization of the oeuvre: unusual stress placement that is commonly adopted while reciting the work in order to adjust the intricate rhythm to the regular iambic pattern (zaxodját or even záxodjat, razgonját), is impossible in Russian and has never been used elsewhere in the texts. The paper displays the high potential of corpus technologies for the research of Russian verse history as well as Russian historical accentology, illustrates some problems of interpreting poetry corpora data and proposes possible solutions.

Keywords
poetry corpus, Russian National Corpus, historical accentology, trans-accentuation, proclitics, Silentium
Acknowledgment
The author expresses gratitude to an anonymous reviewer, as well as to Boris Orekhov and Vladimir Plungian, conversations with whom helped to clarify some ideas of this paper. However, only the author of the article is to blame for all possible flaws.
Date of publication
27.06.2022
Number of purchasers
11
Views
88
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite Download pdf
1 Традиционно считается, что при воспроизведении вслух русской силлабо-тонической поэзии расстановка ударений – благодаря ритмической организованности стиха – задача тривиальная, а трудности вызывают такие явления, как чтение е́ в соответствии с современным ё (см., например, [Шоу 2001]) и т. п.
2 Как мы надеемся продемонстрировать в настоящем обзоре, упорядоченность ударений в стихе не всегда помогает современному носителю расставить их верно; а именно, читатель может нарушать аутентичность произведения следующим образом: а) некорректно приписывать тексту нормы современного языка; б) некорректно приписывать тексту нормы, не соответствующие современному языку, но якобы актуальные на момент создания. Ошибкой в строгом смысле можно считать лишь первое, второе – своеобразная гиперкоррекция. Мы проиллюстрируем эти случаи с помощью двух общеизвестных текстов; оба раза установить аутентичное ударение поможет поэтический подкорпус Национального корпуса русского языка (НКРЯ) – все не оговоренные специально цитаты взяты оттуда.
3 1. Или (но это кроме шуток)
4 Как отмечает Д. В. Сичинава, «исследователи стиха рассматривают русскую акцентологию как нечто не подлежащее теоретической рефлексии и историческому анализу, и молчаливо предполагается – конечно, кроме лежащих на поверхности свидетельств обратного, – что ударения, знакомые современному стиховеду как носителю русского языка, были актуальны и для Фета, и даже для Симеона Полоцкого в том же виде» [Сичинава 2020: 113].
5 К сожалению, механический перенос ударений из современного языка иногда принимает действительно широкие масштабы.
6 В древнерусском языке союз или, в отличие от современности, был фонетически самостоятельным словом и имел ударение на втором слоге [Зализняк 2019: 286]. Как мы показали в работе [Киреев 2022], в русском языке XVIII–XIX вв. он, кроме безударной (проклитической) реализации, имел два сосуществующих варианта: исконный или́ и инновативный и́ли, причем первый плавно вытеснялся вторым.
7 Этот факт, насколько нам известно, не обсуждался ни в стиховедческой литературе, ни в лингвистической; соответствующая информация отсутствует в фундаментальных справочниках по языку эпохи. Впрочем, нельзя сказать, что существование акцентовки или́ было совсем никому неизвестно – так, проницательный советский редактор в 1960-е заботливо расставил знаки ударения в стихах Тредиаковского:
8 1. Как не зрим органа мы сладостно гудуща,
9 Иль за за́весом, или́ в темном храме суща,
10 Можно ль нам подумать, что орган собой поет
11 И с тремя гласами в сходстве звон осмый дает,
12 А что то не человек, и еще искусный,
13 Кой глас то веселый в слух, то влагает грустный?
14 [В. К. Тредиаковский. Феоптия. Эпистола I: «Прокляни, Евсевий, нечестивых слепоту...» (1750–1754)]
15 Но в основном архаичный вариант пребывал в забвении; в большинстве случаев или читают без ударения (с пропуском схемного ударения в двусложных размерах), т. е. как в современном языке, а в тех контекстах, которые требуют просодической самостоятельности союза, маститые чтецы прошлого столетия произносили и́ли даже там, где несомненно имелась в виду конечноударная форма – например, в приведенной в заглавии этого раздела строке из «Евгения Онегина».
16 Конечно, в каждом отдельном таком контексте можно видеть переакцентуацию: несмотря на то, что «нельзя сказать, что перебои характерны для „классической“ русской силлабо-тоники: даже на рубеже XIX–ХХ вв. в пору многочисленных экспериментов с метром и ритмом они употреблялись нечасто» [Корчагин 2015: 22], они все же вполне реальны [Шапир 2005: 48–51].
17 Но обращение к корпусу показывает, что контексты, в которых потребовалось бы постулировать перебои, весьма разнообразны. Например, оборванные высказывания:
18
  1. И льзя ли быть им не такими,
19 Когда в предмет беру тебя?
20 Или твореньями чужими
21 Увеселяем мы себя;
22 Или… Но, ах! о том мечтая,
23 Лишь умножаю грусть мою!
24 Блаженство в мыслях обретая,
25 На деле слезы только лью.
26 [Н. Ф. Остолопов. К Амине: «Амина! сказано неложно...» (1805)]
27 Разного рода вставные конструкции (часто перед тире, скобками):
28
  1. Лишь изредка, с богатым ловом
29 Подъемля сети из воды,
30 Рыбак живит веселым словом
31 Своих товарищей труды;
32 Или ‒ путем дугообразным ‒
33 С небесных падая высот,
34 Звезда над озером блеснет,
35 Огнем рассыплется алмазным
36 И в отдаленьи пропадет.
37 [Н. М. Языков. Две картины: «Прекрасно озеро Чудское...» (1825)]
38 Перед прямой речью:
39
  1. Тогда, с немой упрекой, грозно
40 В невинно зеркало взглянув,
41 Тогда-то, Хлоя, но уж поздно,
42 Ты скажешь, горестно вздохнув:
43 «Зачем в приятной я судьбине,
44 Как ныне, мыслить не могла»,
45 Или: «Зачем не та я ныне,
46 Не та, что в младости была!»
47 [В. В. Капнист. Красота: «Еще до сей поры пленяешь...» (1806)]
48 Обратим внимание и на контексты илѝ (грависом ` мы обозначаем икт, т. е. метрически сильное место стиха – в отличие от собственно словесного ударения, отмечаемого акутом ´) в трехсложных размерах:
49
  1. Ни Агаме́мнон, ни грозный свирепством герой Теламонид,
50 Ни из Гекубиных многих сынов досточтимейший Гектор,
51 Ни Патрокл благородный, ни Пирр, Илиона рушитель,
52 Ни древнейшие оных, лапифы, или девкалиды,
53 Ни пелопиды, ни родоначальники греков пелазги.
54 [Н. И. Гнедич. Сиракузянки: «Дома иль нет Праксиноя?..» (1820–1821)]
55 Пропуски схемных ударений в трехсложниках начали распространяться с Пастернака; редкие примеры можно найти уже у Некрасова [Гаспаров 2000: 196–197, 242], но предполагать это явление у Гнедича не приходится.
56 В целом очень многие употребления слова или в силлабо-тонической поэзии сами по себе акцентологически неинформативны, но по их совокупности, как мы считаем, можно делать выводы. В статье [Киреев 2022] мы проанализировали микродиахронию метрических свойств союза на основе 2896 вхождений из корпуса. Результаты представлены на диаграмме (за более подробными данными отсылаем к указанной публикации):
57 Диаграмма 1. Метрические свойства слова или по периодам
58 Diagram 1. Metrical properties of the word ili by time period
59

60 В течение всего XIX в. илѝ становится все менее предпочтительным вариантом по сравнению с ѝли. Понятно, что часть этих данных отражает больше эволюцию русского стиха, чем изменения в языке (например, возрастание доли метрически безударных употреблений: оно связано с распространением трехсложных размеров; ср. также следующую диаграмму), но тезис о постепенном вытеснении акцентовки или́ ударением и́ли подтверждается и параллельными источниками, в частности словарями этой эпохи.
61 В связи с диаграммой, отражающей идиолекты отдельных поэтов, заметим, что язык А. С. Пушкина в этой точке оказывается чрезвычайно архаичным для своего времени, а язык В. А. Жуковского – резко инновационным; союз или, как мы полагаем, должен пополнить число явлений, обнаруживающих консервативность некоторых пушкинских языковых пристрастий, см. об этом [Иткин 2019].
62 Диаграмма 2. Метрические свойства слова или у разных поэтов
63 Diagram 2. Metrical properties of the word ili by author
64

65 Этим сюжетом мы надеемся подтвердить, что «статистический анализ» действительно способен помочь «распутать факторы», связывающие диахронические изменения в ритмике стиха и в акцентной системе языка [Сичинава 2020: 113].
66
  1. Встают и заходят оне
67 Среди стиховедов, вероятно, можно считать утвержденным мнение, что едва ли не самое известное стихотворение Ф. И. Тютчева содержит полиметрию1, а именно – что среди строк четырехстопного ямба в «Silentium!» (1829–1830) есть строки трехстопного амфибрахия. Такой взгляд приводится, например, в учебнике [Илюшин 2004: 58] или в основательном исследовании метрики Тютчева [Новинская 1979: 362]. Чисто терминологически такое описание тождественно другому: стихотворение целиком написано ямбом, но содержит перебои; такая интерпретация представлена в [Гаспаров 2000: 149] (ей возражал [Шапир 2005: 49]). Специальная же литература, посвященная этому стихотворению, практически необозрима; из относительно новых работ укажем [Щеглов 2006] с большой библиографией (автор толкует этот метрический эксперимент с литературоведческих позиций).
1. Или гетерометрию. См. о терминологии [Плунгян 2005; Орлицкий 2005; Корчагин 2009] и др.
68 Однако некорректное (ямбическое) чтение этого произведения широко распространено («как ни странно, самое наличие метрических отступлений в этом стихотворении все еще иногда подвергается сомнению» [Щеглов 2006: 674]); достаточно сказать, что в новейшей лингвистической работе [Попов 2020: 446], напечатанной под грифом очень авторитетного академического института, придумываются объяснения ударениям заходя́т и звезды́ (им. п. мн. ч.), которые исследователь усматривает в интересующем нас произведении (другого прочтения он, по всей видимости, даже не допускает), – в полном соответствии с печальным замечанием, что «историки русского ударения имплицитно считают, что русский стих – это монотонное чередование ударных и безударных слогов» [Сичинава 2020: 113].
69 Мы отвлечемся от стиховедческих вопросов и сфокусируемся на лингвистических аспектах данной проблемы – разберем по порядку слова, составляющие трудные строки; мы будем далее говорить об амфибрахиях (а не перебоях).
70 В четвертом стихе трудности представляет словоформа заходят. В поэтическом подкорпусе НКРЯ она представлена 40 раз – всегда захо́дят. В стихах, написанных в 1805–1855 гг., личные формы настоящего времени (кроме 1 лица ед. ч.) этого глагола употреблены 14 раз – всегда с корневым ударением. У поэтов, рожденных в 1780–1826 гг. (т. е. за 23 года до и 23 года после Тютчева), те же формы встретились 25 раз – и снова икт всегда на корне2. Нет сомнений, что и у Тютчева аутентичное ударение – захо́дят.
2. Заметим, что наблюдаемая в современных текстах акцентуация является прямым продолжением древнерусской — глагол заходити относился к древнерусской акцентной парадигме b (со схемой захожу́, захо́диши, захо́дять; отклонения редки [Зализняк 2019: 340]). При попытке объяснения несуществующего ударения заходя́т в [Попов 2020: 446] была допущена опечатка: перепутаны древнерусские акцентные парадигмы b и c.
71 Что касается следующей строки, то в ней отличие амфибрахия от ямба проявляется в ударении формы им. п. звезды. В поэзии Тютчева эта форма встречается, не считая «Silentium!», 15 раз, и всегда – с начальным ударением. Встретившееся два раза звезды́ – только род. п. ед. ч. Просмотр в корпусе поэзии других авторов 1820-х – 1830-х гг. также показывает строгое различение этих двух форм. Такое положение отражено в справочнике [Еськова 2008: 39–40], указывающем, что слово звезда имело в XVIII–XIX вв. ударение на окончании в косвенных падежах множественного числа, но не в именительном (ср. ссылку на аналогичное свидетельство «Русской грамматики» А. Х. Востокова [Еськова 2008: 40]). При этом утверждение о «фиксируемой в текстах XVIII–XIX вв. вариативности» звѣзды́ vs звѣ́зды [Попов 2020: 446] все же не лишено оснований – ср., например, в корпусе:
72
  1. Вы наши суть звезды́, блистайте так собой
73 И зверский нрав людей мягчите красотой.
74 [Ф. И. Дмитриев-Мамонов. Эпистола к красавицам: «Кому я припишу, красавицы, мой труд?..» (1771)]
75 Уже в древнерусскую эпоху это существительное колебалось между акцентными парадигмами c (откуда закономерно мн. ч. звѣ́зды) и b (откуда звѣзды́), причем первое ударение широко распространено начиная с древнейших памятников3 [Зализняк 2019: 173]; другой вариант должен был утратиться в ходе оттяжки ударения в им. п. мн. ч. a-склонения акцентной парадигмы b, происходившей в основном с XVIII в. (ср. жены́ → жёны), о которой см. [Зализняк 1985: 373].
3. Видимо, именно из-за этого факта в [Попов 2020: 446] акцентная парадигма c даже названа для этого слова «исконной» – полагаем, несколько поспешно: на основании данных словенского, словацкого и сербскохорватского языков для праслав. *gvězda все же следует восстанавливать скорее акцентную парадигму b, что и сделано, например, в [Derksen 2008: 195—196]. Мы не касаемся здесь более сложного вопроса: подразумевал Тютчев звёзды или зве́зды.
76 Нет никаких оснований предполагать, однако, что эта вариативность существовала в языке Тютчева.
77 Некоторую интригу представляет предпоследний стих, дневные разгонят лучи. В НКРЯ форм будущего времени (кроме 1 лица ед. ч.) от разогнать – 48, все с иктом на корне. Совершенно ясно, что и у Тютчева мы имеем дело с ударением разго́нят. Прилагательное же непрозрачно (теоретически возможно и дневны́е, и дне́вные); обращение к специальной литературе ничего не дает: [Еськова 2008: 479] лишь констатирует вариативность дневный vs дневной. В НКРЯ 15 вхождений словосочетания дневный луч ~ дневной луч во всех падежах до 1900 г. включительно (запрос: «дневн* на расстоянии 1 до 3 от луч», результаты обработаны вручную). Из них в написанных до «Silentium!» – пять вхождений на дневный и одно на дневной (в «Ивиковых журавлях» Жуковского); в восьми написанных после – только дневной.
78 Эти данные недостаточно ясны; определиться помогает следующий факт: в стихотворениях Тютчева слова на дневн- употреблены еще пять раз – и всегда это именно прилагательное дневной. Также добавим, что во всей русской поэзии, написанной в 1825–1835 гг. и представленной в НКРЯ, эти прилагательные имеют 29 вхождений: 7 для дневный, 1 двусмысленное (метрически безударное) – и 21 для дневной; это косвенно подтверждает наш выбор. Т. о., и эта строка написана правильным амфибрахием.
79 Вышесказанное может навести на мысль: а какова метрическая организация предпоследнего стиха второй строфы: взрывая, возмутишь ключи? Ударение возму́тишь не кажется чем-то совершенно невообразимым; глагол мутить и его производные показывают в современной речи колебания; не значит ли это, что в интересующем нас произведении четыре строки амфибрахия, а не три, тем более что композиционно это было бы органично (предпоследние строки остальных двух строф тоже содержат метрические отступления)? Ответ должен быть отрицательным: в НКРЯ формы будущего времени (кроме 1 л. ед  ч.) от возмутить встретились 54 раза – причем ни разу икт не приходится на корень; [Еськова 2008: 803–805] верно указывает, что в языке XVIII–XIX вв. у возмутить всегда наконечное ударение.
80 Итак, мы заключаем, что три стиха из «Silentium!» действительно написаны амфибрахием4.
4. При желании можно найти и четвертый – если в строке поймет ли он, чем ты живешь? поставить ударение на чем. [Щеглов 2006: 676] оценивает такое прочтение как «маловероятное», [Новинская 1979: 362] не берет его в расчет.
81 Заключение
82 Приведенные в нашей работе примеры показывают, что трудности восприятия классической поэзии шире, чем их часто представляют, и невозможность читателя соотнести нормы современного ему языка с нормами поэтического языка соответствующего времени мешает не только проинтерпретировать текст, но и даже услышать его правильно.
83 Эти наблюдения, однако, важны не только для читателей, но и для исследователей разных профилей.
84 С одной стороны, силлабо-тоническая поэзия давно и плодотворно используется как источник по истории русского ударения (от классической монографии [Воронцова 1979] и доднесь; отметим из новых работ [Сичинава 2015; Орехов, Савчук 2019], методологическую статью [Корчагин 2019]); поэтический подкорпус позволяет повысить скорость и эффективность таких разысканий, но требует от исследователя тщательности – не вся акцентологическая информация лежит на поверхности.
85 С другой стороны, благодаря использованию корпуса можно с высокой точностью установить ударения в поэтических произведениях – с более высокой, чем интуиция исследователя (которой по преимуществу пользовались на предыдущих этапах развития науки) или абстрактные рассуждения об эволюции акцентных парадигм (которые предлагаются сейчас некоторыми исследователями).
86 Подводя итог, выскажем предположение, что еще не все возможности извлечения акцентологической и стиховедческой информации из поэтического корпуса осмыслены в достаточной степени.

References

1. Derksen R. Etymological Dictionary of the Slavic Inherited Lexicon. Leiden, Boston, Brill Publ., 2008. 726 p. (Leiden Indo-European Etymological Dictionary Series; 4).

2. Es'kova N. A. Normy russkogo literaturnogo yazyka XVIII–XIX vekov: Udarenie. Grammaticheskie formy. Varianty slov. Slovar'. Poyasnitel'nye stat'i [Norms of the Russian literary language of the 18th–19th centuries: Emphasis. Grammar forms. Word options. Dictionary. Explanatory articles]. Moscow, Rukopisnye Pamyatniki Drevnei Rusi Publ., 2008. 960 p. (Studia philologica).

3. Gasparov M. L. Ocherk istorii russkogo stikha: Metrika. Ritmika. Rifma. Strofika [Essay on the history of Russian verse: Metrics. Rhythm. Rhyme. Strophic]. 2nd ed. Moscow, Fortuna Limited Publ., 2000. 351 p.

4. Ilyushin A. A. Russkoe stikhoslozhenie: uchebnoe posobie dlya filol. spets. vuzov [Russian versification: a textbook for philol. specialit. universities]. Moscow, Vysshaya Shkola Publ., 2004. 239 p.

5. Itkin I. B. [Innovator Zhukovsky and archaist Pushkin (two studies from the history of the Russian poetic language)]. Trudy Instituta russkogo yazyka im. V. V. Vinogradova RAN, 2019, no. 4 (22), pp. 102–120. (In Russ.)

6. Kireev N. I. [Accentological history of the word or in the 17th–20th centuries: corpus data]. Trudy Instituta russkogo yazyka im. V. V. Vinogradova RAN, 2022, no. 3 (33). (In print) (In Russ.)

7. Korchagin K. M. [Heterometry and polymetry of Velimir Khlebnikov]. Yazyk kak mediator mezhdu znaniem i iskusstvom. Sbornik dokladov Mezhdunarodnogo nauchnogo seminara [Language as a mediator between knowledge and art. Collection of reports of the International Scientific Seminar]. Resp. ed. N. A. Fateeva. Moscow, Publ. Centre “Azbukovnik”, 2009, pp. 147–160. (In Russ.)

8. Korchagin K. M. [Initial over-accentuations (interruptions) in Russian disyllabic meters (typology and history)]. Izvestiya Rossiiskoi akademii nauk. Seriya literatury i yazyka, 2015, no. 74 (1), pp. 19–29. (In Russ.)

9. Korchagin K. M. [Why do we need a poetic corpus and how to use it]. Russkaya rech', 2019, no. 6, pp. 113–127. (In Russ.)

10. NKRYa – Poeticheskii podkorpus Natsional'nogo korpusa russkogo yazyka [Poetic Subcorpus of the Russian National Corpus]. Available at: https://ruscorpora.ru/new/search-poetic.html (accessed 25.02.2022)

11. Novinskaya L. P. [Metrics and strophics of F. I. Tyutchev]. Russkoe stikhoslozhenie XIX v. [Russian versification of the 19th century]. Moscow, Nauka Publ., 1979, pp. 355–413. (In Russ.)

12. Orekhov B. V., Savchuk S. O. [Accent corpus as a tool for the study of Russian accent]. Trudy Instituta russkogo yazyka im. V. V. Vinogradova. Iss. 21. Moscow, 2019, pp. 61–82. (In Russ.)

13. Orlitskii Yu. B. [Heteromorphic (disordered) verse in Russian poetry]. Novoe literaturnoe obozrenie, 2005, no. 3 (73), pp. 187–202. (In Russ.)

14. Plungyan V. A. [On the evolution of Russian metrics: nonmonotonic syllabo-tonics]. Yazyk. Lichnost'. Tekst. Sb. statei k 70-letiyu T. M. Nikolaevoi [Language. Personality. Text. Festsсhrift for the 70th anniversary of T. M. Nikolaeva]. Ed. by V. N. Toporov. Moscow, YaSK Publ., 2005, pp. 857–869. (In Russ.)

15. Popov M. B. [Accent]. Istoricheskaya grammatika russkogo yazyka: Entsiklopedicheskii slovar' [Historical Grammar of the Russian Language: Encyclopedic Dictionary]. Ed. by V. B. Krys'ko. Moscow, Publ. Centre “Azbukovnik”, 2020, pp. 417–447. (In Russ.)

16. Shapir M. I. [“Tebe chisla i mery net”. On the possibilities and limits of “exact methods” in the humanities]. Voprosy yazykoznaniya, 2005, no. 1, pp. 43–62. (In Russ.)

17. Shcheglov Yu. N. [Once again about metric deviations in “Silentium!” Tyutchev]. Stikh, yazyk, poeziya. Pamyati Mikhaila Leonovicha Gasparova [Verse, language, poetry. In memory of Mikhail Leonovich Gasparov]. Ed. by Kh. Baran.Moscow, RGGU Publ., 2006, pp. 674–688. (In Russ.)

18. Shou Dzh. T. [Doubtful “é” in the rhymes of Pushkin's post-lyceum poetry]. Slavyanskii stikh. Lingvisticheskaya i prikladnaya poetika. Materialy mezhdunarodnoi konferentsii 23–27 iyunya 1998 g. [Slavic verse. Linguistic and applied poetics. Proceedings of the International Conference June 23-27, 1998]. Ed. by M. L. Gasparov, A. V. Prokhorov, T. V. Skulacheva. Moscow, YaSK Publ., 2001, pp. 267–274. (In Russ.)

19. Sichinava D. V. [Bratets (‘brother’) and sudar' (‘sir’): enclitic appeals in Griboyedov's verse]. Yazyk, literatura, kul'tura: Aktual'nye problemy izucheniya i prepodavaniya [Language, Literature, Culture: Actual Problems of Study and Teaching]. Iss. 11. Moscow, Maks Press Publ., 2015, pp. 148–157. (In Russ.)

20. Sichinava D. V. [Russian historical accentology and versification: unfamiliar peers]. VAProsy yazykoznaniya: Megasbornik nanostatei. Sb. st. k yubileyu V. A. Plungyana [Questions of Linguistics: Mega Collection of Nanoarticles. Fastschrift to the anniversary of V. A. Plungyan]. Ed by A. A. Kibrik and others. Moscow, Buki-Vedi Publ., 2020, pp. 111–115. (In Russ.)

21. Vorontsova V. L. Russkoe literaturnoe udarenie XVIII–XX vekov [Russian literary stress of the 18th–20th centuries]. Moscow, Nauka Publ., 1979. 328 p.

22. Zaliznyak A. A. Ot praslavyanskoi aktsentuatsii k russkoi [From Proto-Slavic accentuation to Russian]. Moscow, 1985. Tsit. po pereizd. v: A. A. Zaliznyak. Trudy po aktsentologii [Works on accentology]. Vol. I. Moscow, Yazyki Slavyanskikh Kul'tur Publ., 2010. 848 p.

23. Zaliznyak A. A. Drevnerusskoe udarenie: Obshchie svedeniya i slovar' [Old Russian accent: General information and dictionary]. 2nd ed. Moscow, Publ. House YaSK, 2019. 872 p.

Comments

No posts found

Write a review
Translate