В составе образных средств русской художественной речи традиционно широко используются метафоры и сравнения, включающие наименования различных предметов, см., например: <em>Тогда раскаянья </em><em><strong>кинжал</strong></em><em> пронзит тебя... </em>(М. Лермонтов); <em>Кузьма Васильевич на этом месте рассказа всякий раз уверял нас, что этот взгляд пронзил его, словно </em><em><strong>шилом</strong></em> (И. Тургенев); <em>Мне все противно, все скучно; я </em><em><strong>машина</strong></em><em>: хожу, делаю и не замечаю, что делаю</em> (И. Гончаров); <em><strong>дубина</strong></em><em> народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупой простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие</em> (Л. Толстой).

Предметные метафоры и сравнения образуют один из наиболее крупных и объемных семантических классов компаративных тропов, выделяемых по образу сравнения, наряду с зооморфными, антропоморфными, фитоморфными и другими тропами. Этот класс тропов отмечался исследователями, но изучен в современной художественной речи фрагментарно [Разуваева 2009, Цинковская 2010b].

Цель нашей статьи – рассмотреть функционирование предметных метафор и сравнений, включающих названия артефактов, в текстах современной русской прозы. Под артефактами в данной работе понимаются любые вещественные объекты, искусственно созданные в результате деятельности человека. Для анализа привлекаются произведения современных русских прозаиков: Е. Водолазкина, А. Иличевского, О. Славниковой, Е. Чижовой, Р. Сенчина, В. Пелевина, С. Соколова, Д. Глуховского, Г. Яхиной и др.

Артефактные метафоры и сравнения интенсивно используются в современной русской прозе. Наиболее распространены в ней метафоры и сравнения, включающие названия бытовых предметов, машин, механизмов и их деталей, например: <em>Память – что </em><em><strong>кран</strong></em><em> в голове: отвернешь и полилось; сперва потихоньку, тонкой струйкой</em> (Е. Чижова. Повелитель вещей); <em>Крепкие волны ветра равномерно накатывали на дом, бились в него, как невидимый </em><em><strong>мешок с опилками</strong></em> (Р. Сенчин. У моря); <em>В</em><em> переулке около кафе-мороженого, украшенного здоровенной снежинкой с одним обломанным оленьим рогом, гортанные кавказцы с усами будто </em><em><strong>ножницы</strong></em><em> и </em><em><strong>плоскогубцы</strong></em><em> торговали дивными розами в ведрах, каждое ведро стоимостью в четверть машины «Жигули»</em> (О. Славникова. Стрекоза, увеличенная до размеров собаки); <em>Жизнь</em><em> измельчает человека, как </em><em><strong>кухонный комбайн</strong></em> (Е. Водолазкин. Оправдание Острова).

Предметные метафоры и сравнения динамичны и в связи с техническим развитием общества регулярно подвергаются обновлению: в современных прозаических текстах появляются образы сравнения, отражающие современную реальность и не встречавшиеся в текстах предшествующего периода. Это, во-первых, названия новых бытовых предметов, например <em>микроволновка</em>, <em>кухонный комбайн</em>, <em>штатив для селфи</em>: <em>Летняя Москва днем – </em><em><strong>микроволновка</strong></em> (Д. Глуховский. Текст); <em>Мы все работаем у Бога </em><em><strong>штативами для селфи</strong></em><em> </em>(В. Пелевин. Непобедимое солнце). Во-вторых, это получившие широкое распространение названия компьютерных устройств и их деталей: <em>Все еще начиналось в очередной раз, и Миша был внутренне пуст, как </em><em><strong>компьютер, лишенный программы</strong></em> (Е. Радов. Змеесос); <em>Это было его любимым развлечением </em><em>–</em><em> напрячь память, чтобы где-то в глубинах мозга, как на </em><em><strong>дисплее</strong></em><em>, высветились те или иные нужные ему цифры</em> (А. Грачев. Ярый-3. Ордер на смерть); <em>Казалось, его глаза, подобно высокотехнологичному </em><em><strong>сканеру</strong></em><em>, считывали с закоулков души любую грешную мыслишку</em> (Е. Сухов. Делу конец – сроку начало); <em>Но на </em><em><strong>десктопе</strong></em><em> нашего мира есть иконка, позволяющая им управлять</em> (В. Пелевин. Непобедимое солнце). Образы, связанные с компьютерными технологиями, наиболее часто встречаются в произведениях В. Пелевина: «Пелевин относится к тем авторам, которые пытаются художественно осмыслить феномен сети, и читатели его произведений – в основном пользователи компьютерных технологий, представители поколения интернета» [Калафатич 2019: 49–50].

В современной прозе наблюдаются различные процессы контекстной репрезентации артефактных метафор и сравнений. Прежде всего необходимо отметить, что они часто употребляются в сочетании с различными конкретизаторами, детализирующими и трансформирующими образ. К таким конкретизаторам относятся определения разных типов, придаточные предложения: <em>В тот день в ней что-то надломилось, вернее, порвалось. Словно она – </em><em><strong>пакет, пустая оболочка, куда больше ничего не положишь</strong></em><em>: ни прошлого, которое она для себя придумала, ни будущего, которого нет</em> (Е. Чижова. Повелитель вещей); <em>На ветках висели салатово-желтые, пупырчатые, напоминающие </em><em><strong>мячи</strong></em><em><strong> </strong></em><em><strong>для русского хоккея</strong></em><em>, плоды</em><em>.</em><em> Ненастоящие они были, будто </em><em><strong>из пластика или резины</strong></em> (Р. Сенчин. У моря); <em>Если другие регистраторши под гнетом замедления все больше увядали и буквально ложились на свои столы, то Марина походила на неутомимую </em><em><strong>заводную куклу с механизмом из зубчатых колес, подобным часовому</strong></em><em><strong>:</strong></em><em> в ответ на любую выходку нетерпеливых агитаторов она передвигалась ровно на одно тугое деление, что требовало от нее полной сосредоточенности</em> (О. Славникова. Бессмертный).

Детализация образа усиливается в результате нанизывания определений или включения в компаративную конструкцию двух или более сравнений, раскрывающих разные грани объекта: <em>Нина Александровна глядела на поля под жестким настом, </em><em><strong>ослепительно чистые, уложенные грубыми складками, будто снятое с зимней веревки промерзлое белье</strong></em> (О. Славникова. Бессмертный); <em>Сквозь дыры в облаках проглядывают кусочки серого неба: не марево, а </em><em><strong>рваная тряпка, заношенная, протертая до дыр на локтях</strong></em> (Е. Чижова. Повелитель вещей); ...<em>я прекрасно понимаю одиночество тех, кто не только не имеет жизни бесконечной, но и вовсе отвержен и забыт</em>. <em><strong>Сорванный и брошенный одуванчик, выкинутый продавленный стул без ножки, висящая на ветке варежка</strong></em> (Н. Репина. Жизнеописание Льва).

Кроме того, в современных прозаических текстах широко распространено взаимодействие артефактных метафор и сравнений с тропами других классов. Особенно часто артефактные тропы взаимодействуют с антропоморфными, например: <em>Деревьям, напялившим </em><em><strong>драные фраки</strong></em> <em>сумерек, – качаться, махать руками в подражание </em><em>дирижерам</em><em>, пугалам и людям от ветряков – </em><em><strong>мукомолам</strong></em> (С. Соколов. Между собакой и волком); ...<em>желтым металлическим отсветом речной поверхности, которую, точно </em><em><strong>ногтем</strong></em><em><strong> </strong></em><em><strong>шоколадную фольгу</strong></em><em>, вощил и гладил жесткий ветерок</em> (О. Славникова. 2017).

Встречается и взаимодействие этих тропов с зооморфными: ...<em>пасть зноя-</em><em><strong>зверя</strong></em><em>, который намеревался проглотить небосвод словно </em><em><strong>ламповую колбу</strong></em><em>, подалась накалом горнила вспять и сомкнулась губным порезом на </em><em>горизонте</em> (А. Иличевский. Ай-Петри).

Одновременно артефактные тропы активно взаимодействуют друг с другом. Это взаимодействие в современной русской прозе носит разный характер. Прежде всего часто используется семантическая модель, отражающая присутствие одного объекта на другом, при этом эти объекты являются образами сравнения. Так, например, в одном из контекстов романа Г. Яхиной «Зулейха открывает глаза» объединяются образы сравнения <em>скатерть</em>, <em>бисер</em>, <em>ленты</em>, <em>шелковая нить</em>: <em>Она</em> [Зулейха] <em>поворачивает голову вперед. С вершины холма раскинувшаяся внизу равнина кажется гигантской белой</em> <em><strong>скатертью</strong></em>, <em>по которой рука Всевышнего разметала </em><em><strong>бисер</strong></em><em> деревьев и </em><em><strong>ленты</strong></em><em> дорог. Караван с раскулаченными тонкой </em><em><strong>шелковой нитью</strong></em><em> тянется за горизонт, над которым торжественно восходит алое солнце</em>. Эта модель была отмечена Н. В. Павлович как «парадигма X → Y, где X = ‘что-то на чем-то’ (что-то в природе, видимое на чем-то или на фоне чего-то: лошади в поле, звезды на небе...), а Y = ‘вкрапление в ткань’ (узор на ткани или изделии из ткани, заплата на ткани, украшение, вышивка на ткани, пыль, грязь на ткани или одежде и т. д.)» [Павлович 1995: 72]. Отмеченная модель носит статический характер. В то же время взаимодействие артефактных метафор и сравнений может моделировать динамичную ситуацию, охватывающую два или более объектов. Так, в романе О. Славниковой «2017» взаимодействуют образы сравнения, воссоздающие ситуацию стирки: <em>Элита регулярно жертвовала обществу ту тонкую сущность, тот драгоценный покров, который буквально снимает с человека фото</em><em>-</em><em> и телекамера; многие политики после съемок ощущали усталость, сосущую пустоту кровеносных сосудов, мокрую тяжесть мозга, полоскавшегося в черепе, будто</em> <em><strong>ком белья в барабане стиральной машины</strong></em> (О. Славникова. 2017). В романе А. Иличевского «Чертеж Ньютона» взаимодействующие тропы также обозначают тесно связанные друг с другом предметы бытовой ситуации:<strong> </strong><em>Метеорит чиркал по небу, как</em><strong> </strong><em><strong>спичка</strong></em><em> </em><em><strong>по коробку</strong></em>.

Связанные между собой предметы, наименования которых относятся к одной тематической группе, могут порождать разные образные ситуации и характеризовать разные предметы сравнения. См., например, образы иглы и нитки в различных контекстах: <em>Вирус</em><em> передавался через то, на что они просто смотрели вместе, – даже через очень отдаленные предметы, вроде самолета, похожего в небе на </em><em><strong>иголку с ниткой</strong></em><em> рыхлой белой шерсти</em> (О. Славникова. 2017); <em>Потихоньку продышался, и снова </em><em><strong>ниточка</strong></em><em> памяти потекла сквозь </em><em><strong>игольное ушко</strong></em><em> мозжечка...</em> (А. Иличевский. Перс).

Одним из видов взаимодействия артефактных тропов является также их противопоставление в тексте. См., например, <em>Орли не сочеталась со Славой. Слава был простоватый и некрасивый, округлый и мягкий, как </em><em><strong>матрас</strong></em><em>, </em><em>–</em><em> в общем, никакой. А Орли </em><em>–</em><em> упругая, как </em><em><strong>боксёрская перчатка</strong></em> (А. Иванов. Комьюнити); <em>Взматерел</em><em> я и </em><em>выстарел</em><em>, залоснился и вытерся, как в обиходе хомут. </em><em><strong>Тертый калач прошлогодний</strong></em><em> я сделался, мозоль и хрящ, а не вечор ли был </em><em><strong>сдобою</strong></em> (С. Соколов. Между собакой и волком).

Наряду с отношениями контраста в текстах современной прозы встречаются и объединение компаративных тропов на основе родо-видовых отношений: <em>Марьяна разворачивается к Ольге, как тяжелый «Икарус» на узкой дороге, вся слепленная из неловкости, руки – </em><em><strong>садовый инвентарь</strong></em><em><strong>. </strong></em><em><strong>Тяпки</strong></em><em> или </em><em><strong>грабли</strong></em> (К. Буржская. Зверобой).

Артефактные метафоры и сравнения могут иметь разные основания сравнения: сходство формы, размера, внешнего вида, звучания, характер оценки. В качестве основания сравнения в современной прозе регулярно выступает функция предмета: ...<em>мне нравился взгляд этой девушки. Это был взгляд, который забирает в себя, взгляд, в котором я хотела обмякнуть </em><em>и раскрыться</em><em>, как если бы я была чем-то твердым, что желает быть мягким и распростертым. У нее был взгляд-</em><em><strong>ключ</strong></em> (О. Васякина. Рана); <em>Что касается Илимского заповедника, то он представлял собою действующий храм. Массивы скал и массы прозрачного синего воздуха были одинаково </em><em>каменны</em><em>, одинаково воздушны; круглое озеро Илим стало настолько прозрачно, что увеличивало, будто </em><em><strong>лупа</strong></em><em>, затонувший лет двести назад, похожий на недоеденную курицу маленький баркас</em> (О. Славникова. 2017); <em>А</em><em> мы связались, мы свои жизни и близких переплели в </em><em><strong>канат</strong></em> (Д. Глуховский. Текст).

На основе функциональной характеристики формируются механистичные тропы, развивающие традиционную метафору «человек – машина», которая восходит к философским идеям Р. Декарта и Ж. О. Ламетри. Опорными словами для таких тропов служат существительные <em>автомат</em>, <em>машина</em>, <em>механизм</em>, <em>винтик</em>, <em>шестерня</em> и др. Механистичные, или «машинные», тропы последовательно используются в разных контекстах для характеристик человека, включающих такие смыслы, как ‘бездушие’, ‘отключенное сознание’, ‘покорность’, ‘выполнение различных операций’. Чаще всего такие тропы выражают негативную оценку. Например, смыслы ‘бездушие, бесчувственность’ лежат в основе употребления образа сравнения <em>автомат</em> в романе Е. Водолазкина «Оправдание острова»: <em>В</em><em> тех нападениях, которые стали захлестывать Остров в последнее время, чувства уже не было, там царствовала мысль, дурная бесчувственная мысль. Один из бомбистов сказал на суде: – Я холоден, как </em><em><strong>автомат</strong></em><em>. Откуда нам сия беда? Как явилась? Не с теми ли многочисленными механизмами, что вошли в нашу жизнь, разрушив привычную мягкость островных людей?</em>

К механистичным тропам близка по характеру оценки группа артефактных тропов с переносом по функции, включающих названия колющих и режущих предметов и оружия: <em>Но, если честно, Плетнев старался вообще не думать. Орудие не должно думать, а он сейчас был именно </em><em><strong>орудием</strong></em><em>. Как </em><em><strong>нож</strong></em><em> или </em><em><strong>пистолет</strong></em><em> не знает ничего ни о добре, ни о зле, ни о преступлении, ни о наказании, а лишь тупо и послушно повинуется держащей его руке, так и он не должен подниматься выше самого нижнего пласта сознания, отвечавшего за то, чтобы точно и успешно выполнить поставленную перед ним задачу</em> (А. Волос. Победитель).

В последние десятилетия получил широкое распространение новый вариант «машинной» метафоры – компьютерная метафора, которая «предлагает подходить к человеческому познанию, как если бы оно было вычислительной деятельностью» [Хорошильцева]: <em>Мистер </em><em>Хеллман</em><em> был глубоко законопослушный гражданин своего отечества, как </em><em><strong>компьютер</strong></em><em>, начиненный всевозможными инструкциями, правилами и сводами закона</em> (М. Валеева. Кусаки, рыжий бес); <em>Ваш мозг – это лингвистический </em><em><strong>компьютер</strong></em> (В. Пелевин. Бэтман Аполло).

Артефактные тропы в современной прозе могут совмещать разные основания сравнения, в результате наименование предмета, использованное в качестве образа сравнения, приобретает многомерность смыслов. Например, словосочетание <em>консервная</em> <em>банка</em> в романе А. Иличевского «Анархисты», соотносясь с образом шлака (отхода), реализует также смыслы ‘ржавчина – уничтожение’, ‘острые края – опасность, ущерб’: <em>– Вот и вы его, Владимир Семенович, жалеете… Поймите, я не злорадствую. Я холоден как лед. Чем скорей такой тип – шлак времени – сгинет, тем чище станет наша многострадальная земля. Он как </em><em><strong>консервная банка</strong></em><em> в лесу – скоро ее ржа съест, а пока обрезаться можно</em>. Сравнение <em>«щеки, как банки варенья»</em> в романе О. Славниковой «Бессмертный»<em> </em>совмещает два признака – ‘круглый’ и ‘красный’:<em> </em><em>...</em><em>тут аудитория обращала взгляды на румяную шестидесятилетнюю блондинку со щеками, как </em><em><strong>две пол-литровые банки варенья</strong></em>.

Актуализация разных оснований сравнения в одном контексте может порождать эффект каламбура. Таково, например, столкновение двух значений слова <em>истребитель</em> в романе Е. Водолазкина «Брисбен»: <em>Как и предвидел Майер, Глеб круто пошел вверх. В одном интервью продюсер даже назвал Глеба </em><em><strong>истребителем</strong></em><em> с вертикальным взлетом. Это сравнение чем-то Майера привлекло и стало появляться в большинстве его интервью, что Глеба несколько даже обеспокоило. Да, он видел такие машины в военных репортажах, но сравнение с истребителем казалось ему неочевидным, потому что кого же, спросил он однажды у Майера, ему надлежало истреблять? Ты будешь истреблять конкурентов, пояснил продюсер, что ж тут непонятного? В отличие от воинственного тевтонца, Глеб никого не собирался истреблять, но не мог не признать, что взлет оказался вертикальным</em>.

Как уже отмечалось выше, состав компаративных конструкций в современной прозе обновляется. Для нее характерно обращение к необычным, оригинальным образам сравнения: <em>Утро нового дня наступало нехотя, улицы завесило мутью, солнце растворилось в тумане, как </em><em><strong>шипучая таблетка</strong></em> (Д. Глуховский. Текст); <em>Все вокруг было нереально. Мутно светились два граненых стакана Экономического Центра, над ними луна горела,</em> будто <em><strong>кнопка вызванного лифта</strong></em> (О. Славникова. 2017).

Необычными могут быть и основания сравнения. Например, артефактное сравнение с нетривиальным основанием в романе Д. Рубиной «Маньяк Гуревич» служит основой синэстетической образной характеристики: <em>В</em><em> какой-то момент Гуревич поймал себя на том, что слегка проваливается в этот ровный </em><em><strong>белый, как перина</strong></em><em>, голос</em>.

При реализации предметных метафор и сравнений в тексте может наблюдаться отсутствие субстантива, непосредственно называющего образ сравнения. В этом случае способом создания образной характеристики служат метафорические глагольные формы и имена прилагательные: <em>Вот здесь, на супружеской кровати, она еще досматривала какие-то последние обрывки, остатки </em><em><strong>отснятого</strong></em><em> душой материала</em>; <em>Получалось, что никто по-настоящему не видел ни ее высоких, словно </em><em><strong>гладью вышитых</strong></em><em> бровей, ни милого очерка губ, всегда заветренных, будто полежавшие на блюдце дольки апельсина</em> (О. Славникова. Бессмертный); <em>Двигубский</em><em>, поеживавшийся, поправлявший свою мохнатую шапку (логическое развитие шевелюры...), болтавший </em><em><strong>плохо привинченными</strong></em><em> руками, слушал меня внимательно</em> (А. Макушинский. Город в долине); <em>На </em><em>югосклоне</em><em> ж, над городом, вследствие значительных </em><em>дымочадных</em><em>, коверкающих горизонт, работ всегда иметься в наличии выбору </em><em><strong>вяленых</strong></em><em> и </em><em><strong>копченых</strong></em><em> туч</em> (С. Соколов. Между собакой и волком); ...<em>а один мужик, с глазами безгрешной голубизны на </em><em><strong>сырокопченом</strong></em><em> лице, обнимая жену под цветастую грудь, все орал, чтобы заворачивали на Красную площадь</em> (О. Славникова. Стрекоза, увеличенная до размеров собаки).

Предметные метафоры и сравнения выполняют в современной прозе различные функции. Прежде всего, функцию образной характеристики и оценочную функцию: <em>По советским меркам это была неплохая гитара, но по большому счету – Глеб понял это много позже, коллекционируя инструменты, – </em><em><strong>лопата лопатой</strong></em> (Е. Водолазкин. Брисбен); <em>И выпрыгнуть, едва мы забрались в этот старый трясучий</em> <em><strong>саркофаг</strong></em> [воздушный шар], <em>захотелось немедленно. помню, считала минуты до выброски, лишь бы поскорее покинуть эту летающую</em> <em><strong>гробину</strong></em> (Д. Рубина. Бабий ветер); <em>И торчат казанские минареты бестолковыми </em><em><strong>оглоблями</strong></em><em>, дырявят небо почем зря</em> (Г. Яхина. Зулейха открывает глаза).

Артефактные метафоры и сравнения могут выполнять текстообразующую функцию в произведении. Например, в романе М. Елизарова «Земля» такую функцию выполняет ключевая метафора <em>песочные часы</em>. Как отмечает О. Е. Евтушенко, «эта ключевая метафора несет в себе идею о том, что между жизнью и смертью нет границы. Эта метафора представлена в тексте на уровне слова и на уровне структуры высказывания так, что осколки собираются в гештальт только после предъявления автором перифрастического описания песочных часов» [Евтушенко 2021: 78]: ... <em>звукоизоляция, окружающая меня, приняла форму двухкамерной стеклянной капсулы, в которой время, предметы и я сам обращены в песчаный прах</em> (М. Елизаров. Земля). В романе Е. Водолазкина «Брисбен» предметные метафоры и сравнения, включающие названия музыкальных инструментов, не только развивают тему произведения, но также выполняют в нем текстообразующую функцию [Николина, Петрова 2021]. В романе Д. Рубиной «Бабий ветер» такую же функцию выполняют компаративные тропы с образами сравнения <em>воздушный шар</em> и <em>парашют</em>.

Артефактные метафоры и сравнения могут участвовать в реализации межтекстовых связей произведений и, таким образом, выступать и в интертекстуальной функции. Как отмечает Ю. В. Цинковская, «интертекстуальные метафоры расширяют границы произведения, вводят в текст другие тексты и произведения искусства как самостоятельные художественные образы» [Цинковская 2010a: 158]. Например, в романе А. Макушинского «Город в долине» развертывается сравнение с винтом, восходящее к роману Л. Толстого «Война и мир», при этом сравнение трансформируется в метафору, ср.: <em>Когда Пьер после дуэли с Долоховым и разрыва с Элен сидит в Торжке на почтовой станции и ничего не может понять, не знает, для чего жить и что есть жизнь, что смерть, как будто... (я, по всегдашней своей привычке, нашел, вот только что, это место; поэтому цитирую буквально) “как будто в голове его свернулся тот главный </em><em><strong>винт</strong></em><em>, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его”. </em><em><strong>Винт</strong></em><em> не входит и не выходит, сказал </em><em>Двигубский</em><em>, глядя на шапки пиний, и вытащить его не могу, и ввернуть не могу. Давно уже надо было все это бросить. Я брошу, вдруг сказал он, я помню. Если уж не сумел написать, то сумею хоть бросить, отказаться, признать свое поражение</em>»: – <em>Рукописи у меня в сохранности, а он все-таки должен, пока не поздно, попытаться выйти из этого тупика, вывернуть этот сорвавшийся </em><em><strong>винт</strong></em><em>. Он принимает свое пораженье, пусть так...</em>.

В том же романе А. Макушинского используется метафора <em>революционный кинжал</em>, отсылающая к стихотворению А. Пушкина «Кинжал»: <em>Б.</em><em> </em><em>И.</em><em> передал мне рассказ Мясникова, что когда он был еще молодым рабочим и впервые был арестован за революционную деятельность и заключен в тюрьму, то, беря из тюремной библиотеки книги, читал Пушкина, как говорит, «запоем»</em><em>.</em><em> И вот Мясников наткнулся на стихотворение «Кинжал». </em><em>«И он</em><em>, – говорит Б. И., – рассказывал, что </em><em>“</em><em>Кинжал</em><em>”</em><em> произвел на него такое потрясающее впечатление, что в тюрьме он внутренне поклялся стать вот таким </em><em><strong>революционным</strong></em><em><strong> </strong></em><em><strong>“</strong></em><em><strong>кинжалом</strong></em><em><strong>”</strong></em><em>»</em>.

Артефактные тропы неравномерно представлены в идиостилях современных прозаиков. Как показывают наши наблюдения, наиболее часто образы артефактов используются в произведениях А. Иличевского, Е. Водолазкина и О. Славниковой. Выделяются в этом плане тексты О. Славниковой, которые характеризуются особенно высокой частотностью предметных метафор и сравнений. Эти компаративные конструкции в прозе Славниковой связаны с развертыванием мотива противопоставления живого/неживого и, соответственно, мотива смерти: «Она очень любит сравнивать живое с неживым. Традиционной аматизации и антропоморфизации неживой природы она предпочитает обратный процесс. Подмена живого неживым (мертвым или косным) выводит прямиком на дорожку к Небытию» [Беляков 2006].

Итак, в современной русской прозе активно используются компаративные конструкции, в которые входят образы артефактов. Наполнение этих конструкций обновляется с течением времени. Так, широкое распространение получила в последние десятилетия компьютерная метафора. В современных прозаических текстах наблюдается детализация и конкретизация предметных метафор и сравнений посредством уточняющих и трансформирующих образ определений. Артефактные тропы активно взаимодействуют друг с другом, а также с метафорами и сравнениями других семантических классов, прежде всего антропоморфными, реже зооморфными. В текстах современной прозы представлены разные типы взаимодействия предметных метафор и сравнений (объединение артефактных тропов одной образной ситуацией, противопоставление их и др.). Артефактные тропы выполняют в тексте различные функции: функцию образной характеристики, оценочную функцию, текстообразующую и интертекстуальную функции.