Разговорная речь как существенное явление культуры стала предметом лингвистического изучения в первые десятилетия XX века, когда антинорма начала влиять на «коллективную модель». По мнению А. М. Селищева, написавшего полемически талантливую книгу о «языке революционной эпохи», «в социальной жизни огромное значение принадлежит процессу подражания, взаимного внушения…» [Селищев 1928: 9]. И сейчас мы можем без исключения принять слова почтенного ученого, уловившего одну из основных тенденций «культурно-общественной и языковой жизни», – желание человека выйти за рамки стандарта, изобрести новое слово или выражение, творчески переосмыслить исторический момент. Еще несколько лет тому назад мы и не могли подозревать, что наступит очередная «революционная эпоха», которая ворвется в литературную стихию оригинальным новоязом и станет культурным взрывом.

Ученые Института лингвистических исследований РАН откликнулись на этот вызов созданием «Словаря русского языка коронавирусной эпохи»¹ (далее – Словарь), где описан большой массив новой лексики, попавшей в СМИ и интернет-ресурсы в период пандемии коронавирусной инфекции 2020‒2021 гг. Книга представляет собой методологически интересный опыт взаимосвязи практической лексикографии и теоретической русистики. По типу Словарь является синхроническим, так как отражает лексику конкретного исторического времени, и в то же время толковым тематическим справочником.

Он подготовлен коллективом авторов академического словаря-ежегодника «Новое в русской лексике – 2020» и содержит около 3200 новых слов, значений и сочетаний. Книга дает целостное представление обо всех важных элементах тематической группы «коронавирусная инфекция COVID-19», затрагивает многие сферы, связанные с реалиями новой действительности: существование человека и общества в условиях распространения инфекции (<em>ковид, коронавирус</em>, <em>корона</em> и их многочисленные дериваты, <em>локдаун, санитайзер, масочно-перчаточный режим, перчаточно-масочный режим</em>); названия болезни, ее симптомов, больных, медицинских стационаров (<em>ковид-госпиталь, ковидная больница, ковидная пневмония, ковидоподобная пневмония, ИВЛ, вентилятор, симтом матового стекла</em> и<em> </em>др.); наименования медицинских работников, места и особенности их работы (<em>коронавт, ковигист, ковидолог; красная зона, зеленая зона, чистая больница; ковидить, ковидиться</em> и т. п.); дистанционное обучение и удаленную работу (<em>удаленка, </em><em>дистанционка; удаленец, удаленщик, дистанционер, дистанционщик</em>; <em>зум</em> и большое гнездо с этим словом); развлечения и хобби коронавирусной эпохи (<em>карантиноке, карантин-пати, зум-вечеринка, книгоизоляция, киноизоляция</em>); бизнес на ковиде (<em>карантье</em>, <em>страховой продукт «АнтиКоронаВирус»</em>) и мн. др.

Экспликация семантики новых слов и значений в Словаре осуществляется по-разному. Собственно дефиниция с приведением гиперонима, называющего класс, к которому относится именуемый существительным объект, используется редко: «<em>госпиталь-родер </em>… <em>временный стационар</em>». Для описания большинства существительных используется формула: О + предл. падеж: «<em>ковидальня</em><em><strong> </strong></em>… <em>о стационаре, специализирующемся на лечении больных…</em>» [Приемышева (отв. ред.) 2021: 85]. Авторы указывают, что такой способ толкования свидетельствует о непрямой номинации лексемы [Приемышева (отв. ред.) 2021: 13]. Но едва ли можно считать таковыми слова <em>ковидальня</em>, <em>коронавт</em>, <em>рутикулы</em> или <em>сидидомец</em>,<em> </em>прямые употребления за этими примерами не замечены. Однако используемая формула делает дефиницию менее категоричной, как ссылку на прецедент номинации: «<em>антиваксер</em> – [так говорят] <em>О противнике обязательной вакцинации…</em>» [Приемышева (отв. ред.) 2021: 20].

Толкование слова часто сопровождается объяснением в иллюстративном высказывании: «<em>ковироучер</em><strong> </strong>… О лекторе, преподавателе в период пандемии, работающем удаленно. <em>Кто-то их называет ковироучерами – это те, кто учит во время ковида-19</em>» [Приемышева (отв. ред.) 2021: 135].

Описания семантики в примерах настолько информативны, что позволяют обходиться в словарной статье без дефиниции: «<em>зумер</em><em><strong> </strong></em>… <em>Участники видеовстреч в Zoom также называются зумеры</em>» [Приемышева (отв. ред.) 2021: 59], в особенности если в примере описывается ситуация, в которой родилось несколько названий: «<em>…Подписчики паблика тут же предложили назвать новую породу собак – карантинной, ковидогом или вируспаниэлем</em>» [Приемышева (отв. ред.) 2021: 40].

Иногда не все признаки, указанные в толковании, подтверждаются примерами. В статье <em>голомордый</em> указывается: «<em>…о принципиальном противнике ношения … медицинских масок</em>» [Приемышева (отв. ред.) 2021: 42], хотя две иллюстрации не свидетельствуют о враждебном отношении сторонника соблюдения мер. Между тем пояснения слова <em>голоносик</em> «<em>…о том, кто носит медицинскую маску спустив ее с носа</em>» [Приемышева (отв. ред.) 2021: 42] показывают явное неодобрение приверженца противоэпидемических мер. В статье <em>дивановирус</em> пример иллюстрирует не толкование «<em>…о нахождении дома…</em>», а неуказанное недомогание: «<em>Купил консервы, водку, гречку, к чаю цитрус, законопатил в окнах форточки и двери. Но за неделю подхватил ДИВАНОвирус. И что-то ноет в правом подреберье…</em>» [Приемышева (отв. ред.) 2021: 44]. Наличие в приводимых текстах указанных явлений свидетельствует о раннем возрасте слова, о незавершенной конвенции.

Эффективным средством экспликации семантики является так называемая словообразовательная справка, в которой наиболее заметными являются объяснения контаминации: <em>вжоперти, вирусокосный, гречкодемия, ковидятня, ковидохост, маскобесие</em>.<em> </em> Случаев использования контаминации настолько много, что, возможно, сама тенденция реализации этого способа имеет вирусную природу. Контаминация (наряду со сложением) делает заметной внутреннюю форму окказионализма, сведения о точке зрения говорящего, который воплощает в слове мысль о называемом предмете. Поэтому столь ясна предметная семантика окказионализмов и очевидна их прагматика: <em>вируспруденция</em>, <em>диванстарция</em>, <em>ковидобесие</em>, <em>ковидопаника</em>, <em>ковидономика</em>, <em>коронакирдык</em>, <em>радиоковидствующий</em>, <em>пантемионат</em>. Приводимый авторами словаря исторический комментарий (см. <em>вывозной</em>) также существенно способствует экспликации семантики окказиональной номинации.

Поскольку в новой ситуации носитель языка поставлен в беспрецедентные условия выбора собственной позиции: своего отношения к опасности заболевания, целесообразности принимаемых ограничительных мер и т. п., а также к той позиции, которую занимают другие члены общества, – авторы включили в Словарь значительное количество эмоционально-экспрессивной и оценочной лексики, с помощью которой говорящий выражает свое мнение. Такой материал регистрирует богатый и сложный спектр отношения говорящих к ситуации и реалиям пандемии. В книге можно обнаружить как лексемы, выражающие неодобрительное, презрительное, пренебрежительное отношение (<em>ковидла, ковидло, ковидник, ковидятня, коронка</em>), так и номинации, созданные с целью понизить (разг. ирон. <em>короняша, короняшка</em>,<em> </em>разг. шутл.<em> ковидушко, удаленушка</em>,<em> </em>шутл.<em> короныч, пандемионат</em>) или повысить градус тревожности (<em>китайская чума,</em> <em>ковидоапокалипсис, </em><em>коронакалипсис</em>).

Интерес представляет обширное поле слов, входящих в лексикон так называемых ковид-диссидентов (лиц, отрицающих наличие или опасность коронавирусной инфекции), которая маркируется в структуре дефиниции с помощью формулы «в речи ковид-диссидентов». К таким лексемам авторы отнесли, например, <em>барановирус, лоховирус</em>, <em>макароновирус, фейкопидемия, фуфловирус</em> и др. Интернет-сообщество «Ковид-сопротивление» было, пожалуй, одним из самых активных не только в социокультурном проявлении, но и в изобретении новых слов: более пятидесяти неологизмов такого свойства вошло в лексикон [Ефремов 2021: 263].

В Словаре отражена тематическая группа неологизмов (примерно 300 единиц), рассказывающая о героях коронавирусного времени: <em>карантинофилах и карантинофобах, карантинозаврах, ковидятлах, коронавтах</em> (см. подробнее: [Буцева, Зеленин 2021: 162‒213]), – свидетельствующая о нарастающих антропоцентрических тенденциях в языке XXI века, осмысляющем таким необычным образом окружающую действительность. Стоит согласиться с исследователями агентивного лексикона, что это один из самых тематически разнообразных пластов коронавирусной картины мира, заполняющий игровыми номинациями, словесными шутками и эвфемизмами языковые лакуны. Так, в большом количестве появляются новые наименования: «Пандемия, как показывает лексический материал, не ограничивает язык, а напротив – побуждает людей к лингвокреативному творчеству. Коронавирусный лексикон оказался быстро конструируемым, быстро меняющимся, с большим числом окказиональных новообразований вследствие двух факторов: глобальности и общего медийного пространства и мультимедийного общения в социальных сетях» [Приемышева (отв. ред.) 2021: 213].

Можно сказать, что, знакомясь с примерами, мы входим в своеобразную языковую картину мира в «пандемийном дискурсе». Он оказался не только ярким, насыщенным образной оценочной неологией, но и символичным. Самой заметной метафорой, по мнению исследователей данной проблемы (см.: [Ефремов 2021; Козловская 2021] и др.), стала тема войны / борьбы / битвы. Этот акцент языка коронавирусной эпохи как бы реанимировал в словесных формах не только агрессию окружающего мира, но и катастрофу (<em>ковидоапокалипсис</em>, <em>коронаколлапс</em>, <em>коронаЧернобыль</em>), отразил своеобразную форму психического расстройства (<em>коронаистерия</em>, <em>коронапаника</em>, <em>коронашиза</em> и пр.) и в то же время показал определенный раскол в обществе, противостояние (<em>коронавера </em>–<em> коронаатеизм</em>, <em>коронамир </em>–<em> корона-война</em>, <em>коронамир </em>–<em> коронахаос</em>). Деление на «своих» и «чужих» стало проявлением речевой вражды. Эта семиотика культуры стала своеобразным маркером «более 30 сообществ, включая несколько региональных», юмористических групп типа «Ковид головного мозга KGM», мемов про коронавирус и других явлений рунета [Ефремов 2021: 261]. И хотя книга подготовлена коллективом академических исследователей, ее авторами де-факто являются обычные люди – носители языка, ставшие создателями и пропагандистами коронавирусного «карнавала». Уже само появление окказионализма обнаруживает голос народа, а внутренняя форма нового слова свидетельствует о мировоззрении создателей таких текстов, которое читается в примерах и разговорах. В том, что иллюстративный материал – наиболее интересный элемент книги, заключается особая заслуга инициаторов этого издания. Нужно отметить разнообразие, метафоричность и богатство эмотивных рядов этих фраз, что подтверждает народность зафиксированного в Словаре «карнавала».

Иллюстрации показывают, что окказионализм используется не только как средство названия явления и выражения отношения к конкретному факту или событию (необычность слова изображает также неординарность явления), но и как композиционный прием. Так, по нашим наблюдениям, окказионализм обеспечивает выполнение заглавием рекламной функции: «<em>Досамоизолировались: к ушедшим в запой жителям Сызрани начали по крышам приходить кабаны</em>» [Приемышева (отв. ред.) 2021: 50], «<em>Гречковирус: кто подогревает продуктовый ажиотаж на фоне пандемии</em>» [Приемышева (отв. ред.) 2021: 43], «<em>Как гречкохайп победил “слемеров”</em>….» [Приемышева (отв. ред.) 2021: 43]. Кроме того, нахождение в позиции заголовка делает окказионализм более заметным и повышает его шансы на воспроизводимость.

Сейчас сложно сказать, какие из представленных в книге единиц останутся в активном словаре, а какие уйдут из него навсегда. Восприятие окказионализма в тексте – это рецепция с повивальным оттенком. Автор создает неологизм, а читатель, если примет его и повторит уже в своем высказывании – значит, этому слову обеспечена жизнь в языковой системе. Многие приведенные в книге новообразования являются недолговечными, если не одноразовыми, по причинам неблагозвучности, неудобопроизносимости, сложности, неактуальности и пр. (<em>вакхцинация</em>, <em>вирусоносительство</em>, <em>вирусокризисный</em>, <em>ковидиворс, коронавирусобесие, карантим, коронашеринг </em>и др.). Список слов без семантической обработки показывает, что это преимущественно однократные использования в письменной речи. Подобные лексемы, разумеется, информативные, но не имеют возможности «оторваться» от контекста первого употребления и войти в стихию разговорной речи всего сообщества. Слова типа <em>а</em><em>нтикоронавирусно-стимулирующий, карантинно-виртуальный, коронавирусно-</em><em>каникулярный</em> трудно воспроизвести, а это одно из главных условий вхождения неологизма в словарь. Однако важно то, что мы успели зафиксировать в культурном пространстве языка необычное явление, ставшее почти родным для «домосидельцев», прошли невероятный «зум-спектакль» и не стали «карантиноидами».

Книгу дополняют оригинальный «Словарь русских ковидных антипословиц-карантинок», подготовленный Х. Вальтером и В. М. Мокиенко – известными специалистами в области паремиологии, а также ряд приложений, отражающих системные связи внутри лексики. Как отмечено в предисловии, в этих приложениях отражены контакты более 500 единиц словника с теми культурными явлениями в языке, которые используют эти примеры. Образцы статей, приведенные Х. Вальтером и В. М. Мокиенко, показывают, что антипословицы имеют во многом схожие славянские параллели и близкую символику. Например, выражение <em>Не было заботы – купила баба летучую мышь [на уханьском рынке], </em>переделанное из <em>Не было у бабы хлопот, так купила порося</em>, сохранило в оригинальном варианте «в своем составе древнюю общеславянскую форму поросенка – <em>порося</em>» [Словарь 2021: 437]. Пословица <em>Вот тебе, бабушка, и коронавирус [и коронавирусов день]</em> восходит к известному выражению <em>Вот тебе, бабушка, и Юрьев день»</em> [Приемышева (отв. ред.) 2021: 438‒439]. Особенно интересными, на наш взгляд, являются такие вербальные результаты пандемии, как языковая игра и ковидный фольклор. Это частушки-ковидушки, стихи-карантинки, антипословицы и поговорки, мемы, прецедентные тексты, которыми были наполнены СМИ и интернет-пространство. Таким образом безвестные авторы реагировали на непростой вызов времени, смягчали напряженность, вызывая у читателей сочувственный смех. «Ковидные» антипословицы типа <em>Бойся китайцев</em><em>, дары приносящих, Самоизоляцию пережить – не поле перейти, Мал санитайзер, да дорог</em>,<em> Не хвались вакциной в пустой избе</em> и мн. др., по мнению Х. Вальтера и В. М. Мокиенко, «гораздо интенсивнее отражают собственно национальную специфику… При этом их аксиологический портрет в целом универсален, ибо диктуется общечеловеческим негативным отношением к коронавирусной пандемии как таковой» [Вальтер, Мокиенко 2021: 566]. В речевой практике даже сформировались определенные тематические блоки антипословиц («происхождение вируса», «пути распространения инфекции», «меры предосторожности» и т. д.) [Приемышева (отв. ред.) 2021].

Материалы, представленные в Словаре, необычные, живые, экспрессивные, как будто только что снятые с языка очередной «революционной эпохи». Думается, что они потребуют некоторого осмысления. Но уже сейчас ясно, что представленная в книге лексика является своеобразным отражением социокультурных процессов в нашей стране и вышла далеко за пределы лингвистического знания. Она нуждается в квалифицированном анализе, возможно, адаптации. Ее спонтанная включенность с систему литературного языка вызвала в обществе неоднозначную реакцию и, безусловно, раздвинула стилистические рамки речи. Значит, с новой силой встает вопрос о подвижности письменной и устной нормы, об особенностях фонетической, грамматической и лексической кодификации <em>живой</em> речи не только в научных, но и в образовательных целях. Например, мы часто слышим слово <em>ковид</em> с разной акцентуацией и начинаем привыкать к изменчивости произносительной нормы – <em>кóвид </em>и <em>кови́д</em>, не задумываясь над тем, какой вариант более предпочтительный, а главное – грамотный. Здесь важно провести социолингвистический анализ употребляемости разных форм, понять, какие законы проявляются в речи, услышать в прямом смысле человеческий голос из народа (подобно тому, как это делал А. М. Селищев) и только тогда оценить с филологической точки зрения сложившуюся ситуацию. Показательно в этом отношении исследование О. В. Антоновой, доказывающее, что «у варианта <em>ков</em><em>и́</em><em>д</em> налицо оба фактора, необходимых для кодификации: устойчивое бытование в узусе и успешное встраивание в существующую в языке модель акцентологического оформления названий определенного класса болезней» [Антонова 2021: 45]. Ср.: в Словаре указаны две формы, но отмечается, что <em>ковид</em> с ударением на первый слог встречается реже [Приемышева (отв. ред.) 2021: 82].

Парадоксально, это грустное с медицинской точки зрения явление вызвало всплеск словесного творчества, как будто таившегося в душе рядового служащего, работника банка, торговца или чиновника. Все они стали народными языковедами и по-своему проявили внимание к русской речи.

Не только наличие словарей-предшественников, которые упоминают авторы в предисловии, свидетельствует о всплеске интереса к родной речи. Иллюстративный материал, который во многих случаях содержит толкования лексикографируемых окказионализмов, характеризуется своего рода метаязыковой направленностью. Многочисленны и частотные формулы, отмечающие факт новообразования: <em>появились новые слова…</em>, <em>люди назвали…, люди предложили назвать…, теперь называют… </em>и др. Можно заметить, что некоторые примеры показывают отнюдь не употребление слова: <em>«</em><em>Я принял решение временно до конца года переименовать эту рубрику в “Ковидославие”, не “Ковидобесие”, а именно в “Ковидославие</em><em>”» </em>[Приемышева (отв. ред.) 2021: 127], но рассуждение о слове. Впрочем, отдельные пространные метаязыковые рассуждения содержат именно примеры употребления: «<em>Есть прекрасная фраза – “зум-русалка”. </em><em>Спрашивают: «Ты сегодня на паре был зум-русалкой? Или по-серьезному?»</em>… [Приемышева (отв. ред.) 2021: 61]. Остальные примеры – это по большей части разговоры не о пандемии, а о словах, в которых представляет интерес для анализа не только семантика: «<em>Муж продолжает, как он выражается, “ковидеть”, то есть работать с коронавирусными больными</em>» [Приемышева (отв. ред.) 2021: 92], но и стилистика текста: «“<em>Ковид-бумерами” в шутку называют это будущее поколение многие пользователи сети...</em>» [Приемышева (отв. ред.) 2021: 89].

Мы обратили внимание на те примеры, где, кроме иллюстрируемого слова, употребляются и другие пандемийные единицы: «<em>каранте …Пока “ковидиоты” отрицали опасность вируса, “ковиднутые” и просто люди, застрявшие дома на “карантикулах”, либо упражняясь в “каранте” </em>–<em> умении владеть собой в условиях самоизоляции, либо погружались в процесс “расхламинго”, разбирая старые ненужные вещи и наводя порядок там, докуда раньше руки не доходили</em>» [Приемышева (отв. ред.) 2021: 65]. В подобного рода высказываниях предметом является, конечно, язык. А описанная в изобретенных терминах пандемии ситуация – экспрессивное средство, изображающее степень проникновения ковида в нашу жизнь.

В Словаре коронавирусной эпохи ощутимо присутствие творца, и это делает его книгой не только о языке, но и о народе, который создает неологию. Конечно, наиболее продуктивными подмастерьями народа-языкотворца являются журналисты, блогеры, неймеры. Зафиксированные в окказионализмах и представленные в иллюстрациях употребления этих слов, сведения о событиях борьбы с коронавирусной инфекцией необычайно разнообразны. Поэтому Словарь интересен не только специалистам, но и психологам-практикам, культурологам, историкам и социологам – всем, кто изучает и слушает разговорную речь, кто способен разглядеть маску языка и увидеть под ней живой мир словесных образов и эмоций. Думается, что особенную пользу опубликованные материалы могут вызвать у студентов, изучающих русский язык как иностранный, так как содержат совершенно новые факты, нуждающиеся в профессиональном анализе.

Обсуждаемая книга со временем перейдет в разряд исторического явления. И пока «коронавирусная эпоха» не забыта, мы будем наблюдать еще немало языковых локдаунов. Главное, чтобы они остались только на бумаге и в наших филологических фантазиях.

Описанная в Словаре «коронавирусная эпоха» показала и возможности лингвистической науки, которая откликнулась на неординарное явление словотворчества и на страницах журналов стала активно обсуждать эту проблематику. Известный языковед Л. П. Крысин еще задолго до описанного явления предлагал изучать возможности «<em>социолингвистической </em>интерпретации “неправильностей”», говорил о необходимости создания специального словаря, в котором была бы отражена «социально-стилистическая паспортизация речевых ошибок» [Крысин 2021: 214‒215]. Впереди, возможно, нас ждут и другие лексикографические жанры, а также новые исследования, рассматривающие ковидную лексику с точки зрения коммуникативной стилистики и грамматики, концептологии и социолингвистики. Стоит согласиться с авторами книги, взявшими в качестве одного из эпиграфов такие слова: «Мы вступаем в ... коронавирусную эпоху, конца которой не видно». В этом заключается филологический пафос Словаря.