«Словарь собственных имен в русских загадках, пословицах, поговорках и идиомах»¹, созданный известным специалистом в области русской фразеологии и лингвокультурологии Марией Львовной Ковшовой, является, несомненно, значительным событием в области изучения языка русского фольклора, ономастики, этнолингвистики и лингвокультурологических штудий начала XXI столетия. В новаторском лексикографическом труде, работа над которым велась в течение ряда лет под эгидой Института языкознания РАН и Фразеологической комиссии при Международном комитете славистов, а также при поддержке Российского научного фонда, впервые собраны воедино все варианты антропонимов, фиксируемые в малых жанрах устного народного творчества и в устойчивых оборотах русского языка. Как указывает автор во введении, «словарь призван на своем, лексикографическом, “языке” обозначить значимость и функции собственных имен в загадках, пословицах, поговорках и идиомах» (с. 5)², подчеркнув особую роль антропонимов в формировании культурного кода языка и народа – его носителя, хранителя многовековой мудрости и традиции.

Собственное существительное, отождествляя слово и денотат, лишено в системе языка понятийного (сигнификативного) элемента значения, однако особенности онимической семантики не мешают антропонимам и иным группам имен собственных служить носителями лингвострановедческой информации: оним, в концентрированном виде представляя историю культуры того или иного этноса, обладает «национально-культурным компонентом» [Листрова-Правда 1983: 76] семемы, является носителем обобщенных образов как неких «денотатов имен» [Суперанская 1973: 255] и целых «текстов имен» [Топоров 2010: 44]. Имя, миф и фольклор «непосредственно связаны по своей природе» [Лотман 1994: 301]: ситуация именования вещи в культовой сфере и мифологии может рассматриваться как акт ее творения, познания, узнавания. Не случайно фольклорная ономастика – плодотворно развивающаяся давняя филологическая отрасль. Традиции изучения славянских мифонимов³, устнопоэтического именника, заложенные еще в классических трудах XIX столетия (например, в «Славянской и российской мифологии» 1810 г. А. С. Кайсарова, «Кратком обозрении мифологии славян российских» 1815 г. П. М. Строева, «Славянской мифологии» 1847 г. Н. И. Костомарова, «Славянских древностях» 1848 г. П. Й. Шафарика, «Поэтических воззрениях славян на природу» 1865–1869 гг. А. Н. Афанасьева), были продолжены во второй половине ХХ века и в начале нынешнего⁴, однако появление специального словаря, отражающего функционирование антропонимов в разных жанрах русского фольклора и идиомах, открывает широкие перспективы для активизации исследований в этой интереснейшей междисциплинарной области, развивающейся на стыке фразеологии, ономастики, этимологии, лингвофольклористики, лингвокультурологии, лингвопоэтики, семиотики культуры, истории и этнографии.

В качестве материала словаря используются идиомы, загадки, пословицы и поговорки, в составе которых есть антропонимы, мифонимы, агионимы, имена исторических деятелей и литературных персонажей и хрононимы, содержащие церковно-календарные имена. Состав собранных вариантов личных имен (в заголовочной зоне после онима, подаваемого всегда в номинативе единственного числа, следуют неофициальные, народные, фамильярные, диалектные формы, корреляты кодифицированного (закрепленного в нормативных словарях языка) антропонима, имеющие в словообразовательной структуре уменьшительно-ласкательные суффиксы, то есть диминутивные, и его орфографические вариации), в том числе искусственных имен собственных, обязанных своим происхождением чаще всего олицетворению (<em>Клюковица</em>, <em>Хлопун</em> и пр.), поражает структурным и стилистическим разнообразием, несмотря на то что многие имена повторяются в разных фольклорных и идиоматических контекстах. Представленные в словаре иллюстрации помогают исследователю выявить не только ассоциативно-образный ореол, культурно-историческую информативность и известность (прецедентность) имени, символьность, оценочность, синтагматику (валентность, сочетаемость), иногда демонстрирующую переход в разряд нарицательных характеристик человека или вещи (<em>сухой Мартын</em> – ружье, <em>хитрый Митрий</em> – хитрец и т. п.), но и функциональный потенциал.

Каждый из трех отделов словаря имеет, таким образом, свою структуру словарной статьи, поскольку описание имени собственного разнится в связи с жанровыми особенностями текста. Так, в части, касающейся идиом, присутствуют в качестве обязательных зоны толкования значения и функционально-стилистической окраски, предваряющие зону иллюстраций. Факультативная зона комментариев участвует в описании фольклорной ономастики (комментарий к употреблению, происхождению имени дается не всегда, а по мере необходимости – как правило, это пояснения к малоизвестным, устаревшим словам и выражениям, хрононимам, топонимам, незнание которых может привести к непониманию смысла паремии).

Обилие ономастического материала обусловлено богатством источниковой базы лексикографического труда: интересно, что в качестве источников привлекаются не только получившие уже давно широкую известность в филологических кругах авторитетные фразеологические словари и собрания паремий («Русская мысль и речь» М. И . Михельсона, «Фразеологический словарь русского языка» под ред. А. И. Молоткова, «Словарь образных выражений русского языка» В. Н. Телия, «Фразеологический словарь русского литературного языка» А. И. Федорова, «Академический словарь русской фразеологии» А. Н. Баранова и Д. О. Добровольского, «Большой словарь русских пословиц» и «Большой словарь русских поговорок» под ред. В. М. Мокиенко и др.), сборники малых фольклорных жанров («Пословицы русского народа» В. И. Даля, «Загадки русского народа» Д. Н. Садовникова, «Загадки» М. А. Рыбниковой, «Малые жанры русского фольклора. Пословицы, поговорки, загадки» В. Н. Морохина, «Русские пословицы и поговорки» В. П. Аникина и др.), но и сетевые ресурсы, из которых автор выбрал речевые новации – недавно появившиеся загадки, клише, крылатые кинематографизмы и пр.: <em>Короче, Склифосовский!</em> или <em>А Вас, Штирлиц, я по</em><em>п</em><em>рошу </em><em>остаться!</em>, не получившие пока описания в иных словарных изданиях, а также «Национальный корпус русского языка».

Словарь фольклорной и идиоматической ономастики, на наш взгляд, предоставляет в распоряжение ономатологов обильное поле для изучения системных связей имен собственных – проблемы, далеко еще не изученной в масштабе языка в целом. Так, например, зона комментария нередко выявляет не только внутреннюю многозначность и омонимию⁵ в ономастическом пространстве, выстраивая парадигматические связи между антропонимами, мифонимами, хрононимами, топонимами и т. п. именами, представляющими разные подклассы ономастикона, но совпадающими в написании и звучании: «Сегодня Саввы, завтра <strong>Варвары</strong> (<em>Варвара 4 дек., св. Савва 5 дек.</em> ; К <strong>Варваре</strong> на расправу (<em>название церкви св. Варвары в Москве, построена в </em><em>1517 г</em><em>. Рядом с церковью Иван Грозный построил «Купецкий» двор; в </em><em>XVII</em><em> в. на его месте была построена тюрьма, где расправу, т.</em><em> </em><em>е. приговор, приводили в исполнение</em>)» (с. 38–39); и т. п. Благодаря комментариям и толкованиям, представляемым в словаре М. Л. Ковшовой, формируются широкие интертекстуальные связи между не только представленными идиомами и фольклорными контекстами, мифологией, Библией, иллюстрациями из произведений художественного и публицистического стилей, но и уже имеющимися в распоряжении читателей и исследователей словарями, содержащими ономастическую лексику – словарями личных имен, фамилий, топонимов («Словарем русских личных имен» Н. А. Петровского; «Современным словарем личных имен» А. В. Суперанской; «Словарем русских фамилий» В. А. Никонова и Е. Л. Крушельницкого; «Топонимическим словарем» Е.  М. Поспелова; и др.), мифологическими и этнолингвистическими словарями (например, «Славянские древности» под ред. Н. И. Толстого и «Славянская мифология» под ред. С. М. Толстой), писательскими словарями.

Чтобы ярче продемонстрировать эвристический потенциал словаря М. Л. Ковшовой, сравним комментарии из рецензируемого словаря с толкованиями к антропониму и агиониму <em>Фома</em> с информацией из некоторых других лексикографических изданий: «<strong>Фома</strong> рус. [из арамейск. te'oma близнец; арабск. tuma; греч. Thomas]; англ. Thomas Томас, нем. Thomas Томас, фр. Thomas Тома, ит. Tommaso Томмазо; англ. сокр. Tom(my) Том, Томми, болг. Томаш» [Суперанская 2005: 226–227]; «<strong>ФОМА</strong>, в христианских преданиях один из двенадцати апостолов. Ф. не было с учениками, когда к ним приходил воскресший Иисус Христос (Ио, 20, 24), и он отказывается поверить в воскресение Христа, пока сам не увидит ран от гвоздей и не вложит в них перста (имя «неверного», т. е. «неверующего» Ф. становится нарицательным)…» [Мелетинский 1990: 559]; «<strong>ФОМА НЕВЕРНЫЙ</strong> (<strong>НЕВЕРУЮЩИЙ</strong>). <em>Книжн. О человеке, которого трудно заставить поверить чему-л.</em> Оборот пришел из Евангелия. Один из апостолов, Фома, когда ему рассказали о воскресении распятого Христа, заявил: «… если не увижу на руках Его ран от гвоздей, и не вложу перста моего в раны Его, и не вложу руки моей в ребра Его, не поверю» (Иоанн, 20, 24–29). <em>Неверный=неверующий</em>» [Бирих 2007: 723]; «<strong>ФОМА-БОЛЬШАЯ КРОМА. </strong>День апостола Фомы, 6/19 октября. Севернорус. Обилие хлебов и запасов. О богатом, зажиточном человеке. Без указ. Места. – Даль 2: 197» [Моргунова 2019: 464]; «<strong>ФОМА</strong> (св. Фома (I в.) – апостол из двенадцати; см. тж БЛИЗНЕЦ) Успение Твое, Мати Богородица, Опозданием Фомы нам открылося. Святым Духом апостол водится Далеко от братского клироса. Вскричал он, Фома, со рыданием: «Завела меня пучина понтова! Вы блаженны последним лобзанием, А Фома, сирота, он лишен того! Белы ноги у Фомы подгибаются, Белы руки у него опускаются, Очи смыкаются, – И нашла туга на апостолов. ; И ко гробу Фома подводится, Подводится ко гробу белому, Где почила Святая Богородица. Диво дивное сердцу оробелому! ; Все древности, кроме: дай и мой, Все ревности, кроме той, земной, Все верности, – но и в смертный бой Неверующим Фомой ; НАУКА ФОМЫ Загл. ; Что сны и псалмы! Бог ради Фомы В мир сей // Пришел ; Вас и на ложе неверья гложет Червь (бедные мы!). Не народился еще, кто вложит Перст – в рану Фомы » [Григорьев 2005: 397]. Если сопоставить приведенные данные на вокабулу «Фома» с данными рецензируемого лексикографического труда, то можно убедиться, что в каждом из разделов словаря М. Л. Ковшовой имя <em>Фома</em> подается особым образом: так, в разделе I. 1 «Собственное имя в загадках» приводятся сами загадки с отгадками и зоной шифров, указывающими на источники материала):

«<strong>ФОМА – Фома, Фомка</strong>

Черные чернизины, как они нанизаны, Засмотрелся <strong>Фома</strong> – понабрался ума (<em>буквы</em>). Ми 144, Р 370

Зимой <strong>Фомой</strong>, а летом Филаретом (<em>береза</em>) Ми 64

Зимой <strong>Фомой</strong>, а летом Филаретом (<em>заяц</em>) ДЛ

У <strong>Фомки</strong> не найдешь кромки (<em>репа</em>) Ми 88» (с. 120).

В разделе I.2 «Собственное имя в отгадках», где представлены в основном фиктонимы (литературные онимы) и агионимы, имя <em>Фома</em> отсутствует (в отличие, например, от таких известных библейских персонажей, как Адам, Ева, Мария, Авель, Каин, Иаков, Илия, Иосиф, Лазарь, Моисей, Самсон и др.). В разделе II «Собственное имя в пословицах и поговорках» 119 паремий с участием членов вокабулы «<strong>ФОМА</strong>, <strong>ФОМИЩЕ</strong>, <strong>ФОМКА</strong>, <strong>ФОМУШКА</strong>, <strong>ФОМКА ФОМА</strong>, <strong>ФОМУШКА ФОМА</strong>», которую дополняет пословица с фонетическим вариантом <em>Хома</em>: «Купил <strong>Хома</strong> хорта, а Ерёма чёрта (хорт – охотничья борзая)» (с. 191–194, 196) – так, в сравнении с разделом, посвященным загадкам и отгадкам, здесь существенно расширяется наше представление об ассоциативно-смысловом ореоле имени <em>Фома</em> в культурном тезаурусе русского народа. В разделе III «Собственное имя в идиомах» предлагается комментарий к происхождению оборота и демонстрируется (в зоне иллюстраций) достаточно широкая временная перспектива функционирования агионима в публицистике и художественной литературе конца XIX – последней трети ХХ столетий⁶, причем иным образом, чем в изданных ранее академических словарях⁷, характеризуется стилистическая окраска оборота: «<em><strong>Фома неверующий</strong></em><strong> .</strong> Разг. Ирон. – ‘Человек, которого трудно убедить; который упорно отказывается видеть очевидное’. [Чиновник] Точно ли умер, а? [Истопник] Да говорят же, умер, <em>Фома Неверный</em>! [Чиновник] А бальзамируют? [Д. С. Мережковский. Павел Первый (1908)]

<em>Из Евангелия. Фома, один из двенадцати апостолов, не был с учениками, когда к ним приходил воскресший Иисус. Фома отказывался верить в воскресение Иисуса Христа, пока сам не вложил персты в раны от гвоздей</em>» (с. 330–331).

Материал иллюстративных зон позволяет прийти к выводам, касающимся грамматики онимов (например, для пословичных антропонимов характерны позиции подлежащего, дополнения и обращения; идиомы, содержащие имя собственное, частотны в функции предиката; в загадках у имен собственных наиболее разнообразный синтаксический спектр – см. приведенные выше иллюстрации с агионимом <em>Фома</em>), их синтагматики (Фома/Фомка сочетается в пределах подчинительной группы только с прилагательным <em>глупый</em>, местоимениями <em>наш</em>, <em>всякий</em> в пословичном жанре, в идиомах имеет устойчивую связь с причастием <em>неверующий</em> или прилагательным <em>неверный</em>, а в загадках имеет нулевую синтагматику на уровне словосочетания) и парадигматики (например, контекстуальными антонимами могут выступать Фома и Ерёма: Прочил за <strong>Фому</strong>, а взял <strong>Ерёма</strong>), участия в ритмо- и рифмообразовании: <em>Фома – сума/ума</em>, <em>Фомой – зимой</em>, <em>Фомою – собою</em> и пр.

Приведенные словарные статьи доказывают, насколько разнообразно, жанрово-ориентированно и оригинально описывается в новом лексикографическом издании роль собственного имени в создании ономастического пространства различных дискурсов, формирующих русскую картину мира и концептосферу языка, как по-разному обыгрывается народом ассоциативный потенциал онима.

Может быть, во введении к словарю автору следовало бы особо остановиться на проблеме объединения разножанрового материала в одном словаре и на вопросе, касающемся объема термина «паремия», границы которого понимаются в научной литературе по-разному⁸, в том числе в его соотношении с объемом понятия «фразеология» (в отличие от загадок, пословицы и поговорки иногда относят к сфере не только паремии, но и фразеологии в качестве, например, «фразеологических выражений», по Н. М. Шанскому).

Согласимся с автором, что «словарь побуждает к дальнейшему исследованию онимов и апеллятивов не только в плане притяжения или отталкивания, но и в плане возможной их нейтрализации в загадках, пословицах, поговорках, идиомах» (с. 7). В качестве пожелания автору словаря для продолжения исследований в этой области отметим, что дополнение ономастикона малых фольклорных жанров может совершаться при возможном переиздании за счет вовлечения в анализ таких малых жанров русского фольклора, как прибаутки, пустобайки, или пустоговорки, и скороговорки, также нередко включающих собственные имена собственные: <em>Хороша </em><em><strong>Маша</strong></em><em>, да не наша</em>; <em><strong>Акулина Савишна</strong></em><em> – не вчерашня-давишна</em>; и пр.

Разумеется, что вместе с созданными уже фольклорными конкордансами, словарями фольклорных и литературных имен собственных, словарями библеизмов и мифонимов, этнолингвистическими словарями новый «Словарь собственных имен в русских загадках, пословицах, поговорках и идиомах» позволит в более или менее отдаленном будущем составить целостное представление об ономастике русского народа в диахроническом и функциональном аспектах.