Широчайший круг интересов С.Р. Тохтасьева охватывал языки и культурные связи регионов, далеко отстоящих в пространстве и времени, чему свидетельством его посмертно вышедшая монография «Язык трактата “De administrando imperio” и его иноязычная лексика» (2018), первое в мировой науке комплексное лингвистическое исследование этого знаменитого сочинения византийского императора Константина VII Багрянородного. Среди иноязычных слов, употребленных в трактате, представлены и германизмы, и скандинавизмы – прежде всего наименования Днепровских порогов, приведенные Константином в двух вариантах, «росском» и «славянском». Не могла не обратить на себя внимание С.Р. Тохтасьева и полемика вокруг происхождения слов «русь/Русь» и Ῥῶς/Ῥωσία. Заинтересовало его и мимоходом высказанное мною когда-то предположение о древнерусском происхождении названия Византии в древнескандинавской традиции – и это предположение я хотела бы теперь обосновать в статье, посвященной памяти С.Р. Тохтасьева.

Древнейшие упоминания Византии в древнескандинавских письменных источниках – рунических надписях – датируются началом – первой половиной XI в., тогда же название Византии появляется в скальдических стихах. Однако первый известный нам случай появления скандинавов в Константинополе относится ко времени непосредственно перед 839 г., когда росы (Rhos), которые на деле оказались свеонами, послы некоего кагана к императору Феофилу, появились в Ингельхайме, что было засвидетельствовано Пруденцием в «Бертинских анналах»¹. В исландских сагах рассказы о первых поездках исландцев и норвежцев в Византию датируются 940–950-ми годами², но сами саги были записаны (или написаны) только в XIII–XIV вв. Столь позднее отражение в древнескандинавских источниках поездок скандинавов в Империю (практически исключительно в качестве наемников в имперских войсках)³ обусловлено тем, что руническое письмо, существовавшее с рубежа I–II вв. н.э. (а возможно, и с I в. н.э.), было непригодно для записи сколько-нибудь пространных текстов. Первые, крайне лапидарные мемориальные надписи на камнях начинают появляться в V–VII вв.⁴, но распространяются они только в Х в. сначала в Дании, а к концу столетия – в Швеции и Норвегии. Именно к XI в. относится подавляющее большинство рунических камней, в надписях на которых нередко упоминаются деяния покойного (например, его плавание в заморские страны) и обстоятельства его смерти (например, его гибель в битве).

Упоминания Византии в рунических надписях чрезвычайно многочисленны. Формульные тексты на 32 шведских стелах⁵ прославляют людей, которые побывали в Византии, многие из них погибли во время путешествия: о смерти умершего родича в Византии сообщают 19 надписей. Значительная часть текстов содержит, хотя и краткие, указания на цели путешествия, обстоятельства смерти или другие события. Так, например, в конце XI в. некий Рёгнвальд заказал знаменитому мастеру-рунографу Эпиру мемориальный памятник в честь своей матери и дополнил традиционную надпись словами: «Руны велел высечь Рёгнвальд. Он был в Грикланде предводителем войска»⁶. Местечко, где установлен этот камень шириной в 5 м и высотой 3 м, Эд (Упланд, Средняя Швеция), находилось на пересечении торговых путей и было богатой усадьбой, которой владели предки Рёгнвальда. О его благосостоянии говорит уже то, что он мог позволить себе воздвигнуть подобный камень и пригласить одного из лучших мастеров своего времени. Можно предполагать, что Рёгнвальд был местным хёвдингом, который собрал окрестных искателей богатства и славы и со своей дружиной отправился в далекую Византию – источник земных благ. Возможно, в составе его дружины побывали «в Греции» его соседи, Свейн и Торир, в память о которых поблизости установлена не менее роскошно орнаментированная стела, также высеченная Эпиром⁷.

О многочисленности поездок в Византию говорит их сопоставление с количеством упоминаний других стран, с которыми скандинавы поддерживали несравненно более тесные связи. Так, Русь – Garðar (мн.ч. к Garðr «обнесенная оградой усадьба, хутор», позднее в исландских сагах Garðaríki), которая и сама являлась целью походов, и служила транзитной зоной для тех, кто направлялся в Византию, названа в 10 надписях; еще 8 содержат топонимы, локализуемые в Восточной Европе⁸, чаще всего Hólmgarðr, но иногда и такие, как, например, aifor – название Днепровского порога Ἀιφόρ у Константина Багрянородного⁹. Англия, значительная часть которой была завоевана норманнами еще в IX в., а затем повторно – в начале XI в., упомянута в 28 надписях, в одной из них назван Лондон. Учитывая степень интенсивности связей скандинавов с Византией, Русью и Англией (Франкия, где в начале Х в. образовалась компактная область расселения скандинавов – Нормандия, вообще ни разу не названа в рунических надписях), причину столь явного превалирования упоминаний Византии, как кажется, можно усматривать в двух обстоятельствах. Во-первых, наиболее интенсивно плавали в восточном направлении, на Русь и в Византию, жители Средней Швеции, где количество рунических памятников эпохи викингов превышает 3000, тогда как в Норвегии и Дании, ориентированных на запад, распространенность рунических стел несравненно меньше – в общей сложности порядка 1000. Во-вторых, мог сказываться социальный состав отправлявшихся в Византию скандинавов. Позволить себе заказывать рунические памятники могли далеко не все члены общества, а только наиболее имущие из знати и крупных бондов. Обычные викингские походы привлекали юношей из семей самого разного достатка, главным условием была их принадлежность к слою свободных от рождения. Команду из них формировал владелец корабля, он же обычно был и предводителем отряда. Поэтому участие в викингском походе в Англию или в Восточную Европу не требовало капиталовложений от рядовых воинов, но могло при успехе принести большой доход. Поездка же в Византию была, судя по описаниям саг, не коллективным, а индивидуальным предприятием, иногда вместе отправлялись несколько человек. Лишь в редких случаях представителя знати могла сопровождать его дружина, как, например, Харальда Сигурдарсона (позднее норвежского конунга Харальда Сурового Правителя). Это означало, что такую поездку мог себе позволить далеко не каждый, а только достаточно богатый человек или сын богатого человека, т.е. представители той части скандинавских обществ, которые и являлись основными заказчиками рунических памятников. Однако невзирая на эти обстоятельства, очевидно, что поездки скандинавов в Византию были распространенной практикой.

Византия представлена в рунических надписях только своим общим обозначением, лишь в одной надписи названа «Греческая гавань» (Grik(k)lands höfn), возможно Пирей, где в ΧΙ в. находилась мраморная фигура льва, на которой в разное время вырезали рунические надписи три человека, вероятно, скандинавы-наемники, ожидавшие отправления в морской поход¹⁰. Пребывание в Византии отмечается в надписях тремя выражениями. Первое и наиболее распространенное – fara / vara í grik(k)ium «ездить в греки» / «находиться в греках» (21 раз). Вторым по частотности выражением было vara með grik(k)jum «быть у (среди) греков» (6 раз). И лишь один раз встречается отэтнонимический хороним G[r]ikia¹¹. Несравненно реже в первой конструкции (всего три раза) употреблялось наименование Grik(k)land, производное от этнонима grik(k)jar (pl. к Grik(k)ir) с термином land – «Земля греков». Основным же обозначением Византии был этноним grik(k)jar «греки». Он используется даже в контекстах, предполагающих употребление хоронима. Так, например, он присутствует в списке мест, посещенных (?) или известных автору надписи на литейной форме с о. Готланд: «Греки. Иерусалим. Исландия. Серкланд» (krikiaR iaursaliR islat serklat)¹². В поэме Арнора Скальда Ярлов он сополагается с названием Руси: скальд называет Христа «доблестным защитником греков и Гарды (= Руси)» («snjallan Grikkja vörðr ok Garða»)¹³.

Однако именование страны (государства) этнонимом, т.е. использование этнонима в значении политонима или хоронима, крайне нетипично для скандинавской топономастики – во всем изобилии географической номенклатуры нет ни одного другого подобного случая. Этнонимы, как правило, заимствованные из языка его носителей, передавались средствами древнескандинавских языков с большей или меньшей степенью их искажения и обозначали именно народ (finnar, bjarmar, kirjalir, englar) или группу народов (valir – романцы: французы, иногда итальянцы). Обычной моделью для образования как скандинавских, так и внескандинавских хоронимов и политонимов, начиная с их древнейшей фиксации в рунических надписях, служил композит – этноним + термин land «земля» (позднее, применительно к государственным образованиям, причем в основном скандинавским – ríki «государство»): Svealand, Rogaland, Gotland, England, Frakkland, Serkland, Kurland, Romaríki, Garðaríki (в рунических надписях serlkat – Серкланд, iklat – Энгланд, Англия, finland – Финланд, Финляндия, estlat – Эстланд, Эстония и др.)¹⁴. В эту модель вписывается хороним/политоним Grik(k)land, который распространяется в конце XII – XIV в.¹⁵ Обозначение же Византии этнонимом grik(k)jar/grik(k)ir стоит в ранней древнескандинавской топономастике особняком, другие аналогичные по способу образования хоронимы, повторюсь, мне неизвестны.

Подобное соотношение этнонима и хоронима/политонима для обозначения Византии сохраняется и в более поздних скандинавских текстах. Основным обозначением Византии в королевских и родовых сагах и в скальдической поэзии остается этноним grik(k)ir¹⁶; хороним Grik(k)land встречается по преимуществу в ученой и переводной древнескандинавской литературе (географических трактатах, исторических сочинениях, переводных сагах), где отмечен также редкий топоним Romania¹⁷, но он, как и названия Rómaríki и Rómaveldi, обозначает Северную Италию, а отнюдь не Византию. Несколько раз топоним Grik(k)land употреблен в ранних сборниках королевских саг «Гнилая кожа» (конец XII в.) и «Красивая кожа» (ок. 1220)¹⁸, но в них также представлен и этноним grik(k)ir.

Обособленность способа обозначения Византии заставляет предполагать, что оно принадлежит не к собственно древнескандинавскому лексическому фонду, а является заимствованием, причем достаточно ранним, не позднее начала XI в., когда оно уже последовательно отражается в шведских рунических надписях, т.е. является общеизвестным и общепринятым. Возможных путей проникновения названия было три: его непосредственное восприятие при общении с византийцами, через Западную Европу (Англию или Германию) и через Восточную Европу (Древнюю Русь).

Наименование grik(k)ir ни в коей мере не могло отражать самоназвание византийцев, которые последовательно именовали себя ромеями, а отнюдь не греками. Также и империя носила общее наименование Романия, а не Греция.

Маловероятно и восприятие скандинавами принятого в Западной Европе названия Византийской империи Regnum (Imperium) Graecorum. Латинское обозначение соответствовало общепринятой для Скандинавии модели – этноним + -land / -ríki и должно бы было отразиться именно в этой форме. Против западноевропейского источника хоронима говорит и то, что главным, если не единственным в X–XI вв., путем для скандинавов в Византию была Восточная Европа. Не случайно в ряде рунических надписей отмечено направление, по которому достигалась Византия – austr «восток» (например: han . uarþ . tuþr . austr . i . kirkium «он умер на востоке в греках»)¹⁹. Согласно древнескандинавской системе пространственной ориентации и соответствующему ей членению ойкумены, мир делился на четыре неравные части по сторонам света: север, восток, запад и юг с вероятным центром ориентации в Западной Балтике²⁰. Отнесение тех или иных регионов ойкумены к какой-либо четверти определялось не их реальным расположением относительно Скандинавии, а направлением начального, от Скандинавии, пути. Так, Англия находилась в западной четверти, дальше «на запад» лежала Франкия, еще «западнее» находилась Испания. Южная четверть охватывала фактически лишь очень незначительную часть Центральной и Южной Европы: от Южной Прибалтики и Ютландского полуострова до Италии. Следуя этому принципу, Византия помещалась в восточной «половине»²¹ мира – в конце Восточного пути (Austrvegr), который начинался в Западной Балтике и продолжался вдоль побережья Балтийского моря и далее по рекам Восточной Европы вплоть до Черного и Каспийского морей. Связь Византии с Восточным путем была настолько устойчива, что византийские императоры могли быть названы «конунгами Восточного пути» (Austrvegs konungar)²². Таким образом, употребление обозначения austr применительно к Византии (например: «ændaðis Ássurr austr í Grikkum» – «умер Аcсур на востоке в греках»)²³, во-первых, относило Византию к восточной части мира и, во-вторых, указывало на путь, по которому отправился погибший – по Austrvegr, т.е. по рекам Восточной Европы.

Единственное прямое соответствие древнескандинавскому обозначению Византии этнонимом «греки» обнаруживается только в древнерусском словоупотреблении. Так, в «Повести временных лет» под 907 г. рассказывается о походе князя Олега («Иде Олегъ на Грекы» (здесь и далее курсив мой. – Е. М.), завершившемся его подступом к стенам Константинополя, после чего «почаша греци мира просити, дабы не воевал Грецкые земли» (Лл. Стб. 29, 30). В 1043 г. «посла Ярославъ сына своего Володимера на Грькы» (Лл. Стб. 154). Этноним «греки» и композит «Греческая земля» свободно чередуются в тексте летописи.

Такой способ образования хоронимов и политонимов был характерен для древнерусского языка: в древнерусских летописях наименования земель и государств представлены чаще всего этнонимами или, реже, словосочетанием, состоящим из отэтнонимического прилагательного с термином земля: Польша – «Ляхи» и «Лядьская земля» (Лл. Стб. 81, 266: «Иде Володимеръ к ляхомъ и зая грады их»; под 1097 г.: Василько Теребовльский намеревался «…на землю Лядьскую наступлю на зиму, и на лѣто и возму землю Лядьскую, и мьщю Русьскую землю»); Венгрия – «уг(ъ)ре» и «Угорьская земля» (Ил. Стб. 285: [6626] «Выбѣже Ярославъ Святополчичь из Володимера [в] Оугры»; Лл. Стб. 25: «оттоле прозвася земля Угорьска») и т.д. При этом полную аналогию представляют наиболее употребительные выражения – др.-рус. «поити въ грекы» и др.-сканд. fara í Grik(k)jum.

Исключением – весьма показательным – является использование собственно хоронимов в географическом введение к «Повести…», основанном на хрониках Георгия Амартола и Иоанна Малалы. Эти хоронимы – прямые заимствования византийских: Скуфия, Макидонья, Далматия и др., но они уступают место этнонимам, как только летописец от перевода византийского источника переходит к собственному географическому описанию (Лл. Стб. 1–4: «В Афетове же части седять русь, чудь…»).

Таким образом, все сказанное дает основание предположить, что обозначение Византии grik(k)jar (мн. ч.) восходит к древнерусскому «грекы» и попало в Скандинавию через Восточную Европу вместе с возвращавшимися с императорской службы варангами²⁴. Оно было усвоено либо еще на Руси во время нередкого предварительного пребывания скандинавов в дружинах русских князей (прежде всего киевского князя), либо в Византии, где в числе «росов» уже во второй половине Х в. могло быть значительное количество этнических славян. Принесенное на Север, оно закрепилось в коллективном сознании и стало общепринятым (аналогичное происхождение имеет название Константинополя Miklagarðr «Великий город», перевод др.-рус. Царьградъ)²⁵. Лишь в редких случаях название Византии оформлялось в соответствии с древнескандинавской продуктивной моделью с топографическим формантом -land – по аналогии с другими хоронимами.